Особенности перевода поэтического текста с русского на английский язык

Беспалова Н. В.

Мордовское отделение Союза переводчиков России (г. Саранск)

Известная писательница Вирджиния Вульф в своей статье «On not knowing Greek» подчеркивает разрушительность перевода русских стихов на английский язык: «В живых остается только грубый, опошленный, приниженный вариант смысла. После этого русские классики выглядят людьми, потерявшими одежду в результате землетрясения или крушения поезда» [Цветкова 2000: 89].

А. А. Липгарт в своем предисловии к поэтическому сборнику А. С. Пушкина пишет об объективных различиях, существующих между русским и английским языками вообще и, в частности, между соответствующими системами стихосложения. «Если исходить уже хотя бы из этого, “ощутительные потери” при переводе представляются неизбежными. Если же учесть также и тот неоспоримый факт, что подавляющее большинство современных читателей являются скорее телезрителями или, в крайнем случае, читателями газет, далеко не блестяще ориентирующимися в собственной классической литературе, в возникновение племени юных или не очень юных западных пушкиноведов верится с трудом. И тогда у читателя неизбежно возникает мысль о практической невыполнимости данной задачи и о фактической “безадресности” перевода, после чего следует законный вопрос: стоит ли вообще переводить русскую поэзию и брать на себя этот заведомо неблагодарный труд?» [Липгарт 1999: 5].

Ответ на такой вопрос может быть только утвердительным: да, переводить стоит. Переводы произведений прославленных английских классиков поэзии (например, Шекспира) на русский язык также далеко не идеальны, но едва ли русский читатель предпочел бы остаться даже без этих небезупречных текстов, дающих хотя бы отдаленное представление о подлиннике, довольствуясь смутной перспективой того, что когда-нибудь он обязательно выучит английский язык и сумеет, наконец, без посредников насладиться гармонией шекспировского стиха. Переводы классических произведений, несомненно, должны существовать, другое дело, каким будет их качество и что вообще можно ожидать от перевода. Между разными языками существуют объективные различия: например, в английском языке чаще, чем в русском, употребляются односложные полнозначные слова, из-за чего преобладающая рифма будет мужской, а характерное для русской поэзии чередование мужских и женских окончаний, будучи воспроизведенным в английских переводах, покажется довольно странным и непривычным; английскому языку в целом также не свойственно использование слов с большим количеством согласных, из-за чего звуковое впечатление от русского текста и от его английского перевода часто бывает различным [Кузнец, Скребнев 1960: 24].

Помимо этих очевидных несовпадений между названными языками имеются и другие, менее очевидные, но не менее значимые отличия – в первую очередь, по способам сочетания слов друг с другом, по их стилистическим характеристикам, по общей структуре предложения и т. д. В силу такого несходства полного соответствия перевода оригиналу не может быть в принципе. Английский язык в основном моносиллабический, в нем гораздо больше односложных слов, чем в русском языке. Поэтому английская стихотворная строка вмещает больше слов, и, следовательно, мыслей, понятий, художественных образов. Этот фактор также влияет на ритм, и его необходимо учитывать в переводе.

Кроме того, при сопоставлении текста и его перевода следует учитывать особенности каждой литературной и историко-культурной традиции и стремиться к осознанию того, какое место занимает тот или иной переводимый текст в соответствующей традиции, а также обращать внимание на свойства индивидуальной художественной стилистической системы автора оригинального текста. По мнению А.Д. Швейцера, это опять-таки усложняет задачу переводчика, потому что при переводе всегда сохраняется опасность сделать из Пушкина, например, Джона Донна или Карла Сэндберга или же до некоторой степени заслонить его своей собственной фигурой [Швейцер 1971: 56]. Задача, действительно, оказывается сложной, но следует ли считать ее вообще невыполнимой, обязательно ли труд переводчика является неблагодарным?

Полагаем, что первым и основным требованием, которое следует предъявлять к любым переводам – в нашем случае, к переводам стихотворных текстов с русского на английский язык, – будет следующее: переводной текст не должен нарушать многочисленных и часто неписанных законов данного языка и входить в противоречие с его просодическими, лексическими, стилистическими, синтаксическими свойствами, так как в противном случае даже при наличии многих буквальных совпадений с подлинником перевод все же будет оставлять после себя впечатление тягостного косноязычия.

Не менее существенным считает А.Д. Швейцер и вопрос о возможных ассоциациях историко-литературного плана, возникающих при чтении переводного текста, когда достаточно искушенный читатель, не зная о том, что имеет дело, например, с переводом стихотворения Пушкина, воспримет это стихотворение как неизвестное ему поэтическое произведение, которое, в зависимости от его жанровых и прочих особенностей, в принципе может принадлежать перу Байрона, Томаса Мура или (что менее вероятно) Томаса Грея, но которое он все-таки затруднился бы с уверенностью приписать какому-то из этих поэтов [Швейцер 1971: 59].

В обоих случаях (и в связи с языковыми особенностями текста, и в связи с возможными литературными ассоциациями) речь идет пока что лишь о первом впечатлении, но оно-то как раз и является самым важным: если переводной текст сразу же воспринимается как плохие и неудачные стихи, если читатель сразу же соотносит его с внутренне чуждой этому тексту литературной традицией, то все дальнейшие рассуждения о качестве перевода и о степени близости его к оригиналу просто лишаются смысла и превращаются в схоластические упражнения, в механическую инвентаризацию «кассы букв и слогов» – разумеется, совершенно безобидную, но при этом явно бесполезную.

Переводчик классической русской поэзии на английский должен решить для себя, сохранять ли в переводе рифму. Как известно, рифмой пренебрегают чаще, чем другими атрибутами стиха, объясняя свой выбор тeм, что рифмовать на английском крайнe трудно. Однако, в большинстве случаев рифму можно, пусть даже частично, сохранить не в ущерб другим составляющим перевода, например, переводя строфу АБАБ, зарифмовать только вторую и четвертую строки. Даже частично сохранённaя рифмa играет колоссальную роль в эстетическом восприятии перевoда.

Многие поэты-переводчики сначала создают подстрочник, а потом с него переводят. Однако в таком случае велик риск упустить в переводе детали звучания стиха, аллитерации, структурные составляющие каждого предложения.

Кроме того, часто переводчик вынужден «добавлять от себя». Такого рода «отсебятина» просто неизбежна в переводе на английский язык. Дело в том, что длина русского слова в среднем 3-4 слога, английского же – 1-2 слога. Естественно, при таких раскладах английский текст, как правило, не заполняет всю строку русского оригинала.

Ниже мы представим различные стратегии перевода романа «Евгений Онегин», которые избирали англоязычные переводчики, и дадим оценку их переводам, полагаясь на труды отечественных филологов.

А. С. Пушкин стал для нью-йоркского переводчика Джулиана Лоуэнфэлда неким жизненным путеводителем. В его сборник стихов Пушкина «My talisman» вошли и переводы «Евгения Онегина» [Пушкин 2004]. Самое большое достижение американского переводчика – верность стихотворным размерам подлинника. Пушкин в переводах Лоуэнфэлда звучит в соответствии с ритмом и размером оригинала. Набоков считал, что гениальный пушкинский роман нельзя перевести, сохраняя его размер, строфику и рифму. Известно, что целая плеяда переводчиков «Евгения Онегина» вознамерилась оспорить это утверждение. Лоуэнфэлд присоединился к ним, одновременно вступив в поэтическое единоборство: кто лучше передаст смысл и обаяние первоисточника. Дословный «ученый» перевод «Онегина», сделанный Набоковым, Лоуэнфэлд сравнивает с музейной бабочкой, приколотой под стеклом, потерявшей грацию живого летающего существа [Чайковская 2004: 11]. А вот как звучат первые восемь строк письма Онегина к Татьяне в самом последнем – лоуэнфэлдовском – переводе:

I foresee all: you’ll take offense At secret sorrow’s revelation.

What scorn, what bitter condemnation Are in your look so proud and tense! What do I want? And for what reason Do I pour forth my soul to you?

What gaiety and gloating teasing From my appeal, perhaps, ensue!

Здесь довольно точно уловлены интонация, резкий саркастический тон, а также сохранены метрические параметры оригинала и рифма. О переводческом стиле Лоуэнфэлда можно сказать: «вживание», «вчувствование». По мнению американского критика Авраама Ярмолинского, переводчиком руководит желание «влить первосортное российское вино в англо-американские мехи, не пролив при этом ни капли» [Yarmolinsky 1964: 21].

Следующим переводчиком «Евгения Онегина», стиля которого мы коснемся, станет Дж. Э. Фэйлен. В 1990 году появился подлинный шедевр, идеальный английский «Онегин» – так оценивал перевод Джеймса Фэйлена российский переводчик П. Палажченко. «Впервые читая его, я иногда думал, что если бы Пушкин писал по-английски, то его «Онегин» звучал бы именно так» [Чайковская 2004: 12].

В переводе Фэйлена первые строки романа звучат так:

My uncle, man of firm convictions... By falling gravely ill, he’s won

A due respect for his afflictions – The only clever thing he’s done.

По мнению Корнея Чуковского, четвертая строка («И лучше выдумать не мог») передана Дж.Э. Фэйленом не вполне точно; перевод Ч. Джонстона, например, оказывается здесь ближе к оригиналу («And never played a shrewder trick»), но подобные несоответствия (равно как и явное «завышение» стиля

при использовании слова «afflictions») связаны именно с «технической» стороной дела [Чуковский 1988: 98].

Различные детали русского быта переданы в переводе Дж. Э. Фэйлена вполне удовлетворительно. «Брусничная вода» (III, 3; 4), например, абсолютно точно переведена как «a drink of lingonberry flavour» или «lingonberry brew» (Ч. Джонстон использовал здесь «bilberry wine», «черничное вино»), а строка «С супругом чуть не развелась» (II, 31) также звучит совершенно приемлемо: «And almost even left her spouse».

Фэйлену удалось также передать в переводе и пушкинскую иронию – например, по поводу романтических настроений Ленского:

Не sang of parting and of pain,

Of something vague, of mists and rain; He sang the rose, romantic flower,

And distant lands where once he’d shed His living tears upon the bed

Of silence at a lonely hour;

He sang life’s bloom gone pale and sere – He’d almost reached his eighteenth year

Он пел разлуку и печаль, И нечто, и туманну даль, И романтические розы; Он пел те дальные страны, Где долго в лоно тишины Лились его живые слезы;

Он пел поблекший жизни цвет Без малого в осьмнадцатьлет

Переводчику также удается воспроизвести общий тон лирических отступлений (ср. «Я помню море пред грозою... », I, 33 – «I recollect the ocean rumbling: / how I envied then the waves -/ Those rushing tides in tumult tumbling / To fail about her feet like slaves»), на языковом уровне четко отграничивая их от других тематико-стилистических пластов текста, пусть и близких к ним по общему «лирическому»

звучанию – таких, как, например, письмо Татьяны:

Another! No! In all creation

There’s no one else whom I’d adore; The heavens chose my destination And made me thine for evermore!

Другой!.. Нет, никому на свете Не отдала бы сердца я!

То в вышнем суждено совете... То воля неба: я твоя.

Дж. Э. Фэйленом воссоздан и общий облик такого «иностилевого вкрапления» в основной текст «Евгения Онегина», каковым является Песня девушек (завершающая третью главу романа):

Strike you up a rousing song, Sing your secret ditty now, Lure some likely lusty lad To the circle of our dance

Затяните песенку, Песенку заветную, Заманите молодца К хороводу нашему

уже на основе данных отрывков можно оценить художественные достоинства рассматриваемого перевода и составить представление о степени близости его к русскому оригиналу.

Другой новый перевод «Онегина», сделанный профессором Дeгласом Хофстадтером, – «это Пушкин, прочитанный, может быть, под звуки джазовой музыки американцем (никак не англичанином), любителем аллитераций, каламбуров, внутренних рифм» [Чайковская 2004: 3].

Новый перевод знаменитого романа в стихах выполнен американской переводчицей Оливией Сомерсет в содружестве с русской поэтессой и переводчиком Светланой Макуренковой в 2000 году. Перевод выполнен в соответствии с нормами английской поэтики, он добросовестно старается передать смысловую насыщенность романа. Известная американская писательница Оливия Сомерсет ирландского происхождения, древнего, знаменитого рода, где были и русские корни. Над переводом она работала в течение двух лет, постоянно посещая Россию и консультируясь с российскими специалистами. Российская академия наук высоко оценила ее переводческий труд. Издание «Евгения Онегина» в переводе Оливии разошлось в США моментально, затем последовали и повторные тиражи. Вот отрывок из ее перевода:

In her youth with blood she’d sign A girlish friend’s autograph book, Call Praskoviya “Pauline”,

And use fine, sing-song tones to talk; Her waist held in corsets’ thrall, then, Her “N“ like French “N” she’d intone, And nasal sounds expertly managed; Suddenly, these things all vanished: Corset, album, Princess Aline,

And fine sentiments collected, All forgotten, quite rejected,

(The maid, Akoulka, now, not Celine); At last firmly she put on

Cap and quilted dressing gown

(Chapter II, XXXIII).

По мнению литературоведа Николая Гладких, перевод двух соавторов – носительницы русского языка и носительницы английского языка – заслуживает положительной оценки [Гладких 2001: 13]. Несмотря на то, что в англоязычном переводе русское имя Акулька звучит как Акулка, из-за отсутствия лабиализации в английском языке, такое несоответствие режет слух только русскоязычному читателю.

Последний англоязычный перевод пушкинского романа был опубликован в 2008 году. Его автор Стэнли Митчелл провел презентацию своей работы в Пушкинском Доме в Лондоне. Перевод Митчелла вышел в издательстве Penguin, сменив аналогичную работу Чарльза Джонстона тридцатилетней давности, и сразу нашел признание среди литераторов. Вот отрывок из перевода романа, сделанного

Митчеллом:

Let others profit by his lesson, But, oh my God, what desolation To tend a sick man day and night.

Его пример – другим наука, Но, Боже мой, какая скука

С больным сидеть и день и ночь.

Следуя рецензии профессора Рэйчел Полонски, опубликованной на страницах литературного приложения к британской газете Times, перевод Стэнли Митчелла вполне адекватен, его стихотворная ткань выстроена естественнее, чем в предыдущих попытках, хотя русский четырехстопный ямб по-прежнему сопротивляется экспорту в чересчур полноударный английский, а бедность английской рифмы заставляет Митчелла временами прибегать к неточной (lesson – desolation). «Кажется, однако, что пределы возможного уже почти достигнуты», – пишет Р. Полонски [Polonsky 2009: 12].

Итак, любой рифмованный стиховой перевод есть по своему существу целая цепь отклонений от подлинника, поскольку в каждом языке существуют свои звуковые соответствия, свой синтаксический строй, своя эстетика, своя стилевая иерархия слов.

Абсолютного тождества подлинника и перевода достичь невозможно, перевод поэзии заключается в достижении определенной функциональной эквивалентности текста перевода тексту оригинала. От переводчика поэзии требуется восстановление исходного содержания и формирование его языкового выражения, переводчик должен достигнуть определенной функциональной эквивалентности текста перевода тексту подлинника.

Переводчик поэзии должен не просто переводить стихотворные строчки, а перевоплощать духовное содержание некоего явления одной культуры средствами поэзии другого языка, а значит и другой культуры. Поэтический перевод – это особый феномен.

Гладких Н.Н. «What is translation?»: «Евгений Онегин» на английском // На дне в Сибири. – Новосибирск, 2001. – № 4 (20). – С. 13.

Кузнец М.Д., Скребнев Ю.М. Стилистика английского языка. – Л.: учпедгиз, 1960. – 356 с.

Липгарт А.А. Об английских переводах поэзии и драматургии А. С. Пушкина // Пушкин А.С. Избранная поэзия в переводах на английский язык. – М.: Высшая школа, 1999. – С. 5–20.

Пушкин А.С. My Talisman (Мой талисман), двуязычное издание // Стихотворения. Биография. Рисунки. – New York: Green Lamp Press, 2004. – 340 p.

Цветкова М.В. Концепт ENGLISHNESS: основные константы // Проблема национальной идентичности в культуре и образовании России и Запада. – Воронеж: Изд. Воронежск. универ., 2000. – Т. 2. – 430 с.

Чайковская И.И. Наш талисман // Чайка. – № 18 (29). – 24. 09. 2004. – С. 3.

Чуковский К.И. Собрание сочинений в 15 т. Т. 3: – Высокое искусство. – М.: Терра – Книжный клуб, 2001. – 688 с.

Швейцер А.Д. Семантико-стилистические и прагматические аспекты перевода // Иностранные языки в школе. – 1971. – № 3. – С. 68–78.

Polonsky Rachel. Pushkin’s library lyrics // The Times Literary Supplement. – March 25, 2009. – P. 4.

The Poems, Prose and Plays of Alexander Pushkin. Selected and Edited, with an Introduction by Avrahm Yarmolinsky. – New York, 1964.

Беспалова Н. В. Особенности перевода поэтического текста с русского на английский язык // Перевод в меняющемся мире: Материалы Международной научно-практической конференции. – М.: Издательский центр «Азбуковник», 2015. – С. 20-25.