Переводимость культурно–обусловленных языковых явлений

Материал подготовила И. К. Солодовникова

Язык – величайшая ценность, которой обладает человечество.

Язык – «дом бытия» и двигатель прогресса, главная сила, с помощью которой мы можем выражать наши идеи и общаться друг с другом.

С древнейших времён человека интересовали языки, их строение, взаимное влияние друг на друга.

Не для кого не секрет, что на нашей планете существует много языков, и они различаются между собой, не смотря на принадлежность тех или иных языков к общей языковой группе и к одной языковой семье. Ведь ещё в Библии рассказывается о когда-то существовавшем едином языке, который впоследствии был разделён на множество других.

А что говорить о языках, принадлежащих к разным семьям!

Но всё же люди, говорящие на разных языках, общаются между собой и именно для этого и существует профессия – переводчик, которая помогает людям понять друг друга и достичь взаимопонимания.

Но различия существуют, их нельзя отрицать или не замечать вовсе. Многие учёные-лингвисты занимались этим вопросом, проводили исследования, сравнивая языки.

В первую очередь следует дать чёткое определение культуронима, или реалии, а также установить причину их появления в языке.

Многие лингвисты дают определения этого феномена.

Довольно подробно разбирает понятие культуронимов В. В. Кабакчи в своей книге «Практика англоязычной межкультурной коммуникации», а также приводит их классификацию. «Будучи универсальным средством общения, язык создаёт обозначения для всех (значимых для данного народа) элементов земной цивилизации, которые будем называть культуронимами». Кабакчи подразделяет культуронимы на три основных типа: полионимы, идионимы и ксенонимы.

Согласно определению, полионимы – это универсальные элементы земной цивилизации, встречающиеся во многих культурах. Полионимы могут быть различны (гетерогенны) по форме (river / река, teacher / учитель, library / библиотека, government / правительство). В других случаях мы имеем дело со словами, не только схожими (гомогенными) по значению, но и совпадающими, в той или иной степени, по форме. Это так называемые “интернационализмы”: geography / география, university / университет, army / армия, democracy / демократия.

Идионимы – это специфические элементы данной (’’своей’’, внутренней) культуры на языке данной культуры. Так, cowboy, prairie, House of Commons – идионимы английского языка; казак, степь, Дума, царь – идионимы русского языка.

Ксенонимы – это языковые единицы, используемые в данном языке для обозначения специфических элементов внешних культур. Так, слова Cossack, steppe, Duma, tsar/czar – это ксенонимы в рамках английского языка, в то время как ковбой, прерия, палата общин и им подобные – ксенонимы в рамках русского языка.

Больший интерес представляют идионимы и ксенонимы. Их подробную классификацию, а также способы передачи идионимов посредством ксенонимов и других приёмов мы рассмотрим ниже.

Помимо вышеупомянутых определений культурно-обусловленных явлений, другие авторы употребляют определения, синонимичные по значению слову «культуроним», называя их реалиями.

Например, определение Е. В. Бреуса: «Реалии – это понятия, относящиеся к жизни, быту, традициям, истории, материальной и духовной культуре данного народа».

Л. С. Бархударов называет реалиями слова, «обозначающие предметы, понятия и ситуации, не существующие в практическом опыте людей, говорящих на другом языке». Сюда он относит слова, обозначающие разного рода предметы материальной и духовной культуры, свойственные только данному народу.

Также следует принять во внимание определение реалии, данное Т. А. Казаковой: «Реалии - именования национально-культурных объектов, характерных для исходной культуры и сравнительно мало или вовсе не известных переводящей культуре».

А. Д. Швейцер в своей работе «Теория перевода» объясняет определение реалии таким образом: «Реалии – предметы или явления, связанные с историей, культурой, экономикой и бытом».

Также В. Комиссаров в своей работе «A Manual of translation from English into Russian» даёт определение реалии: «Now the practicing translator most often has to resort to such techniques when he comes across some new-coined words in the source text or deals with names of objects or phenomena unknown to the TL community (the so-called “realia”).

Обобщив вышеперечисленные определения реалии или культуронима можно сделать вывод о том, что под определение реалии попадают все языковые единицы ИЯ, обозначающие специфические элементы ИЯ и не имеющие эквивалентов в ПЯ.

Говоря о проблеме перевода культурно-обусловленных явлений, следует также осветить вопрос их происхождения и формирования в том или ином языке.

В данном случае следует обратиться к таким понятиям как языковая картина мира и языковые универсалии. Так как именно они, главным образом влияют на формирование реалий в языке того или иного народа.

Многие учёные - лингвисты посвятили свои работы вышеозначенным понятиям.

Например, Вильгельм фон Гумбольдт – основоположник теоретического языкознания, в своих многочисленных работах ставит порой вопросы философского характера, чётких ответов на которые до сих пор не может дать современная лингвистика. Помимо всего прочего, Вильгельм фон Гумбольдт был основоположником сравнительной антропологии, одной из целей которой является исследование функционирования «языка в самом широком его объёме – не просто в его отношении к речи…, но и в его отношении к деятельности мышления и чувственного восприятия». В нём постепенно созревало убеждение, что ничто иное столь не способно приблизить к разгадке тайны человека и характера народов, как их языки. Руководствуясь этой идеей, Гумбольдт постепенно вырабатывает метод, посредством которого можно подойти к изначальному единству языка и мышления, а также к единству феноменов культуры, заложив тем самым лингвистический фундамент для объединения наук о культуре.

В 1801 г. в своих фрагментах монографии о басках Гумбольдт пишет: «Язык, не только понимаемый обобщённо, но и каждый в отдельности, даже самый неразвитый, заслуживает быть предметом пристального изучения… Разные языки – это не различные обозначения одного и того же предмета, а разные видения его… Путём многообразия языков непосредственно обогащается наше знание о мире и то, что нами познаётся в этом мире; одновременно расширяется для нас и диапазон человеческого существования».

Из данного высказывания следует, что Гумбольдт, принимая во внимание факт существования множества языков, не отрицает того, что все языки поддаются сравнению и анализу, в ходе которого мы можем выделить универсальные понятия, существующие во всех языках, а также такие реалии, аналогов которым нет в других языках. В связи с этим выводом хочется задать вопрос о том, откуда появляются те или иные реалии? Какие факторы обуславливают их появление и дальнейшее существование в языке. Вильгельм фон Гумбольдт был не единственным в своих изысканиях.

На основе учения В. Гумбольдта о внутренней форме языка Лео Вайсгербер построил свою теорию языковой картины мира (Weltbild der Sprache). «Словарный запас конкретного языка, - писал Л.Вайсгербер. - включает в целом вместе с совокупностью языковых знаков также и совокупность понятийных мыслительных средств, которыми располагает языковое сообщество; и по мере того, как каждый носитель языка изучает этот словарь, все члены языкового сообщества овладевают этими мыслительными средствами; в этом смысле можно сказать, что возможность родного языка состоит в том, что он содержит в своих понятиях определённую картину мира и передаёт её всем членам языкового сообщества».

Термином «картина мира» Л. Вайсгербер пользовался уже в своей программной монографии «Родной язык и формирование духа», но в ней он ещё не относил его к языку как таковому. Он указывал в ней лишь на стимулирующую роль языка по отношению к формированию у человека единой картины мира. Он писал здесь: «Язык позволяет человеку объединить весь опыт в единую картину мира и заставляет его забыть о том, как раньше, до того, как он изучил язык, он воспринимал окружающий мир».

В вышеупомянутой статье Л. Вайсгербер уже прямо вписывает картину мира в сам язык, делая её его фундаментальной принадлежностью. Но в ней картина мира пока еще инкорпорируется лишь в словарный состав языка, а не в язык в целом. В статье “Sprache” “Язык”он делает новый шаг в соединении понятия картины мира с языком, а именно - вписывает его в содержательную сторону языка в целом. “В языке конкретного сообщества, - писал Лео Вайсгербер - живёт и воздействует духовное содержание, сокровище знаний, которое по праву называют картиной мира конкретного языка”.

В своей следующей работе «Die Stellung der Sprache im Aufbau Gesamtkultur» «Положение языка системе культуры» он указывал, что: «…главную предметную основу для картины мира конкретного языка создает природа: почва, географические условия, в частности, климат, мир животных и растений…».

Научная эволюция Л. Вайсгербера в отношении к концепции языковой картины мира шла в направлении от указания на её объективно-универсальную основу к подчёркиванию её субъективно-национальной природы. Место мира в его научном сознании все больше и больше занимала точка зрения на мир. Поэтому он стал все больше и больше делать упор на «энергейтическое» определение языковой картины мира, поскольку воздействие языка на человека, с его точки зрения, в первую очередь проистекает из своеобразия его языковой картины мира, а не из универсальных ее составляющих. Перевёрнутость отношений между внешним миром и языком обнаруживается у Л. Вайсгербера в решении им вопроса о соотношении научной и языковой картин мира. Он не пошёл здесь по пути Эрнста Кассирера, который признавал власть языка над научным сознанием. Но он признавал её лишь на начальном этапе деятельности учёного, направленной на исследование того или иного предмета. Он писал: «…отправной точкой всякого теоретического познания является уже сформированный языком мир: и естествоиспытатель, и историк, и даже философ видит предметы поначалу так, как им их преподносит язык».

Позиция Л. Вайсгербера оказалась более близкой к той, которую занимал в решении этого вопроса Бенджамен Ли Уорф, хотя немецкий учёный, не был так прямолинеен, как американский.

Б. Уорф в содружестве с учёными Э Сэпиром и Г. Хойджером проводил исследования на материале языка американских индейцев (хоппи, нутка, навахо) и они выявили специфику категоризации мира индейцами, заключающуюся в преобладании глагольных форм в описании окружающей действительности, то есть в описании мира через действие. Из этого можно сделать вывод о том, что эти индейцы представляют себе мир находящимся в постоянном движении, но этому можно найти объяснение с экстралингвистической точки зрения: эти племена являются кочевыми народами, и постоянно перегоняют свой скот с одного пастбища на другое.

На основе материалов этих исследований Б. Уорф сделал следующие выводы:

’’Мы расчленяем природу в направлении, подсказанном нашим языком. Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому, что они самоочевидны; напротив, мир предстаёт перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит – в основном, языковой системой, хранящейся в нашем сознании… Мы сталкиваемся, таким образом, с новым принципом относительности, который гласит, что исходные физические явления позволяют создать картину вселенной, только при сходстве или, по крайней мере при относительности языковых систем’’.

Б.Уорф выводил научную картину мира прямо из языковой, что неминуемо вело его к их отождествлению.

Из позиции Б.Уорфа следует, что между научным познанием и обыденным следует в конечном счёте поставить знак равенства, поскольку языковая картина мира отражает массовое, «народное», обыденное сознание, но именно это сознание американский исследователь и расценивал в качестве сита, через которое нужно с его точки зрения, пропускать впечатления индивидуума от внешнего мира, чтобы их упорядочить.

В решении вопроса о соотношении научной и языковой картин мира Л.Вайсгеребер не доходил до их отождествления, но вместе с тем он не мог и здесь отказаться от своей излюбленной идеи о том, что в родном языке заложена сила («энергейя»), которая самым существенным образом воздействует на человеческое сознание во всех сферах духовной культуры - в том числе и в области науки.

Если бы люди были лишены своих этнических и индивидуальных особенностей, то они сумели бы добраться до истины, а поскольку они не имеют этой возможности, то полной универсальности они никогда не смогут достичь.

С точки зрения Л. Вайсгербера, попытки людей (в том числе и учёных) освободиться от власти родного языка всегда обречены на провал. В этом состоял главный постулат его философии языка.

Анализ показывает, что в вопросе о соотношении научной и языковой картин мира Л.Вайсгербер был предшественником Б. Уорфа. Как и последний, немецкий учёный предлагал, в конечном счёте, строить научную картину мира, исходя из языковой. Но между Л. Вайсгербером и Б. Уорфом здесь имеется и различие. Если американский учёный пытался поставить науку в полное подчинение от языка, то немецкий признавал это подчинение лишь частично - только там, где научная картина мира отстает от языковой. Л. Вайсгербер всегда опирался на понимание языка как промежуточного мира (Zwischenwelt) между человеком и внешним миром.

Допускал ли Л. Вайсгербер хотя бы относительную свободу человеческого сознания от языковой картины мира? Допускал, но в её же рамках. Иначе говоря, от языковой картины мира, имеющейся в сознании, в принципе никто освободиться не может, но в рамках самой этой картины можно позволить себе некоторый «манёвр», который и делает человека индивидуальностью. Л. Вайсгербер писал: «Каждый человек располагает известной возможностью для манёвра в процессе усвоения и применения его родного языка и… он вполне способен сохранять своеобразие своей личности в этом отношении» . Но своеобразие личности, о котором здесь говорит Л. Вайсгербер, всегда ограничено национальной спецификой его языковой картины мира. Вот почему француз всегда будет видеть мир из своего языкового окна, русский - из своего, китаец - из своего и т. д. Вот почему, как и Э. Сепир, Л. Вайсгербер мог сказать, что люди, говорящие на разных языках, живут в разных мирах, а вовсе не в одном и том же мире, на который навешаны лишь разные языковые ярлыки.

Реконструкция той или иной языковой картины мира осуществляется на синхронической основе, поскольку она предполагает в идеале одновременный охват всей содержательной стороны описываемого языка. При этом надо помнить, что любой язык - многоуровневое образование. Он состоит, как известно, из целого ряда подсистем, каждая из которых заключает в себе свою картину мира. Но наибольшими «мировоззренческими» возможностями обладает лексическая система языка. Вот почему вайсгерберовская концепция языковой картины мира является подчеркнуто словоцентрической. Вот почему центральное место в ней занимает категория «Worten der Welt» (вербализации или ословливания мира). Вот почему его образ языковой картины мира выглядит по преимуществу как система лексических полей.

Приоритет лексической картины мира по отношению к морфологической, синтаксической и т. п. объясняется тем, что количество лексических единиц в языке неизмеримо больше, чем других единиц. Отсюда её огромные преимущества по сравнению с иными видами языковой картины мира. Л.Вайсгербер прибегал ко многим лексическим примерам, чтобы показать мировоззренческую зависимость человека от его родного языка.

Как, например, спрашивал Л. Вайсгербер, в сознании человека формируется мир звёзд? Объективно, с его точки зрения, никаких созвездий не существует, поскольку то, что называется созвездиями, на самом деле выглядят как скопления звёзд лишь с земной точки зрения. В реальности же звёзды, которые человек произвольно объединяет в одно «созвездие», могут быть расположены друг от друга на огромных расстояниях. Тем не менее звёздный мир в его сознании выглядит как система созвездий. Но где же язык? Где его мировоззренчески-творящая сила? Она в тех наименованиях, которые имеются в родном языке индивидуума для соответственных созвездий. Именно они-то и заставляют ребёнка с детства творить в своём сознании свой мир звёзд, поскольку, усваивая эти наименования от взрослых, он вынужден перенимать и представления, связанные с ними. Но, поскольку в разных языках имеется неодинаковое число звёздных наименований, то, стало быть, у их носителей будут разные звёздные миры. Так, в греческом Л.Вайсгербер нашел лишь 48 наименований звёзд, а в китайском - 283. Вот почему у грека - свой звёздный мир, а у китайца свой.

Подобным образом дело обстоит, по Л.Вайсгерберу, и со всеми другими классификациями, которые имеются в картине мира того или иного языка. Именно они, в конечном счёте, и задают человеку ту картину мира, которая заключена в его родном языке. Эта картина мира может существенно отличаться от научной.

Всю свою жизнь Лео Вайсгербер стремился показать непреодолимую силу языковой картины мира на сознание её носителей.

Признавая высокий авторитет Лео Вайсгербера как автора весьма глубокой и тонко разработанной концепции языковой картины мира, не следует однако, полностью принимать идею её автора о том, что власть родного языка над человеком абсолютно непреодолима. Не отрицая влияния языковой картины мира на мышление, нужно, вместе с тем, указать на приоритет неязыкового (невербального) пути познания перед языковым, при котором не язык, а сам объект задает мысли то или иное направление. Не языковая картина мира в конечном счёте определяет мировоззрение человека, а сам мир, с одной стороны, и независимая от языка концептуальная точка зрения на него, с другой стороны.

Выше были рассмотрены концепции знаменитых учёных прошлого, но наука не стоит на месте - идёт постоянный процесс, она развивается. Поэтому следует в процессе работы также принять во внимание взгляды учёных современности на эту проблему. В первую очередь необходимо чётко определить само понятие языковой картины мира.

Языковая картина мира - это исторически сложившаяся в обыденном сознании данного языкового коллектива и отражённая в языке совокупность представлений о мире, определенный способ концептуализации действительности. Данное определение было сформулировано академиком Ю. Д. Апресяном и его взгляд на эту проблему выглядит следующим образом.

Каждый естественный язык отражает определенный способ восприятия и организации (=концептуализации) мира. Выражаемые в нём значения складываются в некую единую систему взглядов, своего рода коллективную философию, которая навязывается в качестве обязательной всем носителям языка. Свойственный данному языку способ концептуализации действительности отчасти универсален, отчасти национально специфичен, так что носители разных языков могут видеть мир немного по-разному, через призму своих языков. С другой стороны, языковая картина мира является «наивной» в том смысле, что во многих существенных отношениях она отличается от «научной» картины. При этом отраженные в языке наивные представления отнюдь не примитивны: во многих случаях они не менее сложны и интересны, чем научные. Таковы, например, представления о внутреннем мире человека, которые отражают опыт интроспекции десятков поколений на протяжении многих тысячелетий и способны служить надёжным проводником в этот мир.

Понятие языковой картины мира включает две связанные между собой, но различные идеи: 1) что картина мира, предлагаемая языком, отличается от «научной» (в этом смысле употребляется также термин «наивная картина мира»), и 2) что каждый язык «рисует» свою картину, изображающую действительность несколько иначе, чем это делают другие языки. Реконструкция языковой картины мира составляет одну из важнейших задач современной лингвистической семантики. Исследование языковой картины мира ведётся в двух направлениях, в соответствии с названными двумя составляющими этого понятия. С одной стороны, на основании системного семантического анализа лексики определённого языка производится реконструкция цельной системы представлений, отражённой в данном языке, безотносительно к тому, является она специфичной для данного языка или универсальной, отражающей «наивный» взгляд на мир в противоположность «научному». С другой стороны, исследуются отдельные характерные для данного языка (= лингвоспецифичные) концепты, обладающие двумя свойствами: они являются «ключевыми» для данной культуры (в том смысле, что дают «ключ» к её пониманию) и одновременно соответствующие слова плохо переводятся на другие языки: переводной эквивалент либо вообще отсутствует (как, например, для русских слов тоска, надрыв, авось, удаль, воля, неприкаянный, задушевность, совестно, обидно, неудобно), либо такой эквивалент в принципе имеется, но он не содержит именно тех компонентов значения, которые являются для данного слова специфичными (таковы, например, русские слова душа, судьба, счастье, справедливость, пошлость, разлука, обида, жалость, утро, собираться, добираться, как бы).

Проанализировав вышеозначенную концепцию, можно заметить, что концепция академика Ю. Д. Апресяна строится на двух ключевых теориях, выдвинутых с одной стороны, Вильгельмом фон Гумбольтдом и Лео Вайсгербером – это касается таких понятий как «научная» и «наивная» картины мира. Перекличка с этими учёными в работе Ю. Д. Апресяна очевидна. С другой стороны, он также принимает во внимание гипотезу Сэпира - Уорфа, это касается его высказываний о различиях в языковых картинах мира разных народов. Но Ю. Д. Апресян в своей концепции затрагивает и переводческие аспекты данной проблемы: «ключевые» слова, которые, по его мнению, являются специфичными для ИЯ и плохо поддаются переводу в ПЯ.

И именно в этом случае можно затронуть следующий аспект перевода - две основные группы факторов, влияющих на формирование реалий в ИЯ: лингвистические и экстралингвистические. От первого фактора зависит сам язык, его строй в целом. В современной лингвистике существуют такие понятия как аналитические и флективные языки. Их грамматические и синтаксические системы различны - это и есть главный лингвистический фактор, влияющий на появление в том или ином языке культурно-обусловленных явлений. Экстралингвистический фактор включает в себя множество различных явлений: географическое положение той или иной страны, взаимное проникновение языков друг в друга, социальный строй общества, взаимоотношения между людьми, степень экономической и политической развитости народа и многое другое. Все эти факторы напрямую воздействуют на лексический строй языка, который, в свою очередь является источником культурно-обусловленных явлений. Эти явления порождают трудности для переводчиков. Они ставят перед ними серьёзную проблему: как перевести то или иное явление и при этом сделать его максимально адекватным для понимания читателя или слушателя, носителя переводимого языка? А также как передать смысл, значение реалии при переводе.

Исследования многих учёных в сфере проблемы непереводимости языков заставили переводчиков взглянуть на эту проблему несколько по-иному, а именно учитывать то, что в межъязыковой коммуникации всё большее значение в наши дни приобретает учёт национальных особенностей общения носителей двух языков. Носители разных языков, вступающие в контакт непосредственно или при помощи переводчика, являются также и представителями разных культур.

Таким образом, исследования лингвистов Э. Сэпира и Б. Уорфа, а также Г. Хойджера заставили многих учёных и переводчиков задуматься о проблеме переводимости языков в целом, и культуронимов в частности.

Согласно данной теории, получившей название гипотеза лингвистической относительности Сэпира - Уорфа, ’’когнитивные категории (классы и роды вещей) формулируются не в соответствии с реальностями естественного мира и не в соответствии с универсальными свойствами человеческого ума, а в ответ на организацию грамматических (включая лексические) системы’’. И окончательным выводом этих учёных является положение о том, что языки и культуры не имеют общего мерила, и, поэтому не могут быть сравниваемы и переводимы.

Такова теория Сэпира – Уорфа и согласно её положениям и выводам теоретически работа переводчика невозможна. Но таковы ли языки на самом деле, и можно ли в процессе перевода точно и адекватно передать сам язык и различные культурно обусловленные явления?

Гипотеза Сэпира – Уорфа заинтересовала многих лингвистов и трактовалась ими по-разному.

Интересна точка зрения на эту проблему В.Н. Комиссарова: “Мы уже говорили о том, что каждый язык создаёт своеобразную “языковую картину мира”, что является одной из причин трудностей, возникающих при переводе. Структура языка, действительно, способна определять возможные пути построения сообщений, организуя определённым образом выражаемые мысли, порой навязывая говорящим обязательное употребление тех или иных форм. Но верно и то, что языковая форма высказывания не определяет однозначно содержание высказывания, выводимое на основе интерпретации значений составляющих его единиц, а служит лишь исходной базой для понимания глобального смысла. Один и тот же смысл может быть выведен из разных языковых структур, и, наоборот, одна и та же структура может служить основой для формирования и понимания различных сообщений. Таким образом, зависимость выражения мыслей от способа их языкового выражения оказывается относительной и ограниченной. Говорящие могут сознавать различие между формой высказывания и сутью дела, преодолевать навязываемые языком стереотипы.”

Из этого следует, что В. Н. Комиссаров не отрицает целиком и полностью существования данной теории, но не согласен с её авторами в том, что люди, говорящие на разных языках и являющиеся носителями разных культур не могут нормально общаться, чётко и адекватно передавать и получать информацию.

Также интересной является точка зрения на проблему непереводимости Л. С. Бархударова, выраженная им в его работе «Язык и перевод». Он опровергал точку зрения Э. Сэпира и Б. Уорфа, а также других лингвистов, поддерживающих гипотезу лингвистической относительности; в частности тех, которые разделяли мнение о том, что существуют языки «развитые», «цивилизованные» и языки «неразвитые», «первобытные», «отсталые». По мнению Л.С. Бархударова эта точка зрения несостоятельна в лингвистическом отношении. Так как после изучения «примитивных» языков народов Африки, Австралии, Северной и Южной Америки, языковеды пришли к выводу, что все эти языки характеризуются достаточно «развитым» грамматическим строем и богатым словарным составом. И хотя во многих этих языках, например, отсутствуют такие грамматические категории, как время или число это не значит, что мышлению этих народов несвойственно само понятие времени или числа. Анализ этих языков показывает, что все они могут передавать вышеозначенные отсутствующие грамматические категории при помощи лексических средств языка.

Из всего вышесказанного можно сделать вывод о том, что языки любого грамматического строя в состоянии выразить любую мысль и любое понятие.

Но это, по мнению Л. С. Бархударова не отрицает того, что «…При межъязыковом преобразовании (как и при всяком другом виде преобразований) неизбежны потери, то есть имеет место неполная передача значений, выражаемых текстом подлинника. Стало быть, текст перевода никогда не может быть полным и абсолютным эквивалентом текста подлинника; задача переводчика заключается в том, чтобы сделать эту эквивалентность как можно более полной, то есть добиваться сведения потерь до минимума, но требовать «стопроцентного» совпадения значений, выражаемых в тексте подлинника и в тексте перевода, было бы абсолютно нереальным“.

“В системе значений любого языка запечатлены результаты человеческого опыта, то есть познания человеком объективно существующей действительности. По словам К. Маркса и Ф. Энгельса, «ни мысли, ни язык не образуют сами по себе особого царства…, они – только проявления действительной жизни» [К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. М., Госполитиздат, 1955, т. 3, стр. 449.] В любом языке система языковых значений отражает весь окружающий человека внешний мир, т. е. закреплён весь практический опыт коллектива, говорящего на данном языке. В той мере, в какой этот опыт одинаков у коллективов, говорящих на разных языках, одинаковы и значения, выраженные в этих языках (именно сами значения, но отнюдь не языковые единицы, выражающие эти значения). Поскольку сама реальная действительность, окружающая языковые коллективы, имеет гораздо больше общих черт, чем различий, поскольку значения разных языков совпадают в гораздо большей степени, чем они расходятся. Другое дело, что эти значения (элементарные единицы смысла или «семы») по-разному сочетаются, группируются и выражаются в разных языках; но это уже относится не к плану содержания, а к плану выражения языка.

Из вышесказанного вытекает, что наибольшие трудности в переводе возникают тогда, когда сама ситуация, описываемая в тексте ИЯ, отсутствует в опыте языкового коллектива – носителя ПЯ, иными словами, когда в исходном тексте описываются так называемые «реалии», т. е. предметы и явления, специфичные для данного народа и страны. Тем не менее, и в этих случаях трудность решения переводческой задачи отнюдь не означает её принципиальную невыполнимость. Надо иметь в виду, что любой человеческий язык (в отличие, по-видимому, от всех или почти всех других знаковых систем) устроен таким образом, что при его помощи можно описывать не только уже известные, но и совершенно новые, прежде никогда не встречавшиеся ситуации, причём неограниченное количество таких новых, прежде неизвестных ситуаций.

Таковы взгляды и мнения учёных на проблему переводимости культурно-обусловленных явлений.

Можно сделать вывод о том, что материальная и духовная культура являются главными источниками культурно-обусловленных явлений. Хотя фактически мир одинаков для всех людей, у каждого народа существует своя картина мира. Язык народа - его зеркало. Он с максимальной точностью отражает видение мира того или иного народа, но не искажает его, а пропускает через себя, и это приводит к формированию языковых различий или реалий.

Несмотря на существование гипотезы Сэпира - Уорфа, главным положением которой является невозможность перевода с одного языка на другой из-за различного видения мира разными народами, мы можем опровергнуть её, причём опираясь на факты, главным из которых является существование переводоведения как научной дисциплины, в рамках которого существуют определённые приёмы и методы, которые помогают переводчикам точно и адекватно передавать существующие в ИЯ идионимы или реалии на ПЯ, хотя нельзя не отрицать тот факт, что при переводе реалий все-таки не всегда достигается «стопроцентное» совпадение.