О бедном Гермесе замолвите слово или культурный концепт «перевод» в античном ретроспективном дискурсе (греческая античность)

А. Н. Злобин

кандидат филологических наук, доцент, директор центра межъязыковых коммуникаций «Гермес» при ИДО МГУ им. Н.П.Огарева, председатель Мордовского регионального отделения СПР

Как известно, с проблемой передачи содержания с одного языка на другой человечество столкнулось уже в начале своей истории, в доантичный период, когда, собственно говоря, и сформировался перевод как культурный концепт [1], о чем свидетельствует множество дошедших до нас сведений. Однако, для изучения перевода, как и культуры в целом, особое значение имеет античная цивилизация. Поэтому от формирования культурного концепта «перевод» в доантичном ретроспективном дискурсе (РД) [2, С. 175] перейдем теперь к изучению его последующей миграции в античный период и связанных с этим процессов концептуализации и категоризации перевода, сопровождающих его адаптацию к новым условиям своего пребывания.

Говоря об античности под этим обычно подразумевают греко-римскую античность. Анализируя перевод в эпоху античности, Д. З. Гоциридзе и Т. Т. Хухуни отмечают, что «историю перевода, как и других областей духовной культуры, начинают с рассмотрения воззрений античных авторов. Однако, здесь обращает на себя внимание обстоятельство, неоднократно отмечавшееся в специальной литературе: если изучение наследия античного мира в сфере философии, литературы, искусства и др. концентрируется, как правило, на анализе наследия Древней Греции и лишь затем переходит к тому, которое оставил Древний Рим, (причем последнее порой трактуется как производное от первого), то по отношению к теории и практике перевода такой подход неприменим» [3, С. 11]. Получается, что в сфере перевода дело обстоит по-иному, поскольку одни исследователи указывают на то, что «греческая литература не знала художественного перевода» [4, С. 287], тогда как другие вообще доходят до объявления перевода «изобретением римлян» [5, С. 43]. Принимая во внимание данный факт, а, также учитывая, что в фокусе нашего исследования находится концептуализация и категоризация перевода в ретроспективном дискурсе, где выделяются субъективно и объективно обусловленные подтипы РД, мы на этом основании условно разделяем греко-римскую античность на греческую и римскую.

Существенным отличием греческой и римской античности в плане концептуализации и категоризации перевода служит наличие в них субъективно обусловленного подтипа РД, (представленного только в последней), содержащего переводческую рефлексию. Отсутствие рефлексии – «связки между образом осваиваемой в общении ситуации (переводе) и наличествующим у коммуниканта опытом, благодаря которой образ окрашивается наличным опытом, а опыт обогащается благодаря изменению отношения к нему в связи с появлением нового гносеологического образа» [6, С.17], как мы уже показали в доантичном РД, «ведет к большим культурным… и прочим потерям, поскольку жизнь человека и общества в целом проходит путем движения в смысловом облаке, из которого более или менее удачно путем остановки, фиксации рефлексии вылавливаются его фрагменты и фиксируются в виде знаний» [7, С.45]. Исходя из этого мы и будем анализировать результаты концептуализации и категоризации перевода в античном РД раздельно, т. е. сначала в греческой античности с последующим переходом к римской.

Мы должны быть готовы, совершенно справедливо считает М. Фуко, «принять дискурс со всеми вторгнувшимися в его пределы событиями, во всей присущей ему строгости и в том временном рассеивании, которое позволяет ему быть повторяемым, узнаваемым, забываемым, изменяемым до самых мельчайших черт, – или скрываться в пыли книг от любопытного взгляда (8.С.3).

Рассматривая греческую античность в плане концептуализации и категоризации перевода мы будем основываться преимущественно на объективно обусловленном подтипе РД. Что качается отсутствия в данный период субъективно обусловленного подтипа РД, то на этот счет имеются различные предположения, среди которых доминирует версия об особенностях среды, где происходит адаптация культурного концепта «перевод».

Древнегреческую цивилизацию историки отнюдь не случайно относят к «первичным». Это означает, что она мало подпитывалась воздействием извне и ощущала себя как самодостаточная. У греков за несколько веков сформировалась разносторонняя и систематизированная словесная культура, как в устной, так и в письменной форме. Вместе с тем, констатирует Н. К. Гарбовский, «великая греческая цивилизация не оставила существенных свидетельств об отношении общества к переводчикам. Не дошли до нас ни тексты, ни даже отдельные высказывания, способные показать, что греков хоть каким-то образом волновали тонкости переводческой деятельности. Это на первый взгляд кажется парадоксальным, если принять во внимание совершенство языка, языковой культуры и литературы древнегреческого народа. Но, как полагают историки, именно высокий уровень развития языка и литературы и породил у древних греков тот национальный снобизм, ту гордыню, то представление об исключительности греческой культуры, которые привели практически к полному пренебрежению языками, литературами и культурами других народов» [9, С. 34].

Другие отечественные, да и зарубежные исследователи также едины в том, что «греки проявляли известное высокомерие к другим народам, называя всех негреков варварами (т. е. не имеющим цивилизованного языка). Соответственно, греки крайне неохотно изучали иностранные языки, а без знания таковых перевод невозможен» [10, С. 37]. Поскольку «древние…греки могли возомнить о своем превосходстве над варварами: пусть, мол, последние изучают греческий язык…» [11, С. 36], то, следовательно, и профессия переводчика не играла особой роли, ведь «весь античный мир» (разумеется, его образованная часть в Средиземноморских странах) говорил на греческом языке: «In Griechenland spielte der Beruf des Dolmetschers und Ubersetzers in der Antike keine so gro?e Rolle, da „alle Welt“, d.h. die jeweilige gebildete Oberschicht in den Landern des Mittelmeеrraums die griechische Sprache beherrschte» [11. С. 161].

Можно предположить таким образом, что пренебрежительное отношение к переводчику как к фигуре второго плана, посреднику, толмачу, лишь воспроизводящему то, что изрекли другие (зачастую наблюдаемое и сегодня) сложилось именно в античной Греции.

Следует сказать, что мы не разделяем столь однозначного подхода к особенностям среды адаптации культурного концепта «перевод» в греческой античности. Поэтому хотя нам и представляется допустимой версия о том, что перевод «у древних эллинов, возможно, не считался достойным занятием, тем не менее сказать что-либо с уверенностью об отношении греков к переводу сегодня сложно, так как об этом не осталось никаких свидетельств. Но, может быть, отсутствие документов, в которых так или иначе отражалась бы переводческая деятельность и является косвенным свидетельством пренебрежительного отношения греков к переводу» [9, С. 35]. Подобная позиция позволяет нам продолжить поиск следов концептуализации и категоризации перевода в греческом античном РД.

Преклоняясь перед достижениями классической Греции, люди невольно представляют себе Софокла, Сократа и Архимеда мифологическими персонажами, явившихся в мир с готовым запасом гениальных мыслей, подобно богине мудрости Афине, вышедшей из головы Зевса. На самом деле еще лет сто назад ученые плохо представляли себе истоки греческой цивилизации. Геродот, Фукидид и другие древние историки пишут о ее прошлом как о «героической эпохе», но отличить правду от мифов трудно. Для начала следует разобраться в причинах появления таких оценочных акцентов как для греческой античности в целом, так и для перевода в ней в частности. Начнем с общеизвестного утверждения о существовании греческого чуда, с которым в принципе и связаны отмеченные выше оценочные акценты, имеющие полярный, градуированный характер от восхищения (героическая эпоха, чудо!), до критики (пренебрежение, высокомерие, гордыня, снобизм и т. д. ).

Вслед за А. Боннаром будем считать, что греческого чуда не существует, поскольку понятие о чуде глубоко антинаучно и несовместимо с эллинской культурой. Действительно, чудо ничего не объясняет, оно лишь подменяет объяснение восклицательными знаками. Особо подчеркивается, что «греческий народ всего лишь развивает – в тех условиях, в каких он оказался, и теми средствами, какие у него оказываются под рукой, не пользуясь особыми дарами, будто свалившимися ему с неба, – и продолжает эволюцию, начатую до него и позволяющую человеческому роду жить и улучшать свою жизнь. Они это сделали только благодаря тому, что до них халдеи, египтяне и другие народы накопили множество различных сведений…» [13, С. 41]. Классическая греческая культура, как свидетельствуют результаты последних исследований, развивалась опираясь не наследие Микен и Крита, исчезнувших цивилизаций, история которых мифологизировалась [14, С. 51, 53].

Поражаясь величию минойской и микенской цивилизаций, повторимся, что смысл цивилизации не в ее застывших шедеврах, а в непрерывном поступательном движении. Это вполне согласуется с нашим тезисом об имеющей место в доантичный период и в следующий за ним античный, миграции культурных концептов, среди которых был и перевод. Примером тому служат фикциональные тексты, а именно древнегреческая мифология. В одном из Орфических мифов, т. е. в объективно обусловленном подтипе РД, пишет Н. К. Гарбовский, есть упоминание о боге Гермесе, как переводчике всех языков, родоначальнике переводчиков [9, С. 35], что обнаруживает следы концептуализации и категоризации перевода в данный период. Подчеркнем, что для греков мифы были не просто сказки, «…они задавали систему жизненных ценностей и иллюстрировали переменчивость судьбы, которой распоряжались капризные и безжалостные боги… от народов Восточного Средиземноморья в эллинский пантеон попал Гермес (покровитель торговли и воров, а также посыльный Зевса) [15, С. 82].

Таким образом, бог Гермес мигрирует из одной культуры в другую, т. е. в греческую, а затем, как известно, в римскую, где трансформируется в бога Меркурия [16, С. 47]. В связи с тем, что мы реконструируем процессы концептуализации и категоризации перевода в античном РД, необходимо обратить более пристальное внимание на переводчика Гермеса, представив его в когнитивной и культурологической интерпретации. Такие попытки уже были предприняты, в частности Н. К. Гарбовским [9], но к ним мы обратимся после краткого экскурса в происхождение богов. Обратимся непосредственно к источнику, фикциональному тексту объективно обусловленного подтипа РД, работе Гесиода, первого известного по имени древнегреческого поэта, жившего, как полагают, позже Гомера, в VIII-VII вв. до н. э. и родившегося, как он писал в Беотии. Полностью сохранилась его поэма, повествующая о происхождении мира и богов (Теогония), фрагменты которой мы и будем интерпретировать ниже.
«Все расскажите – как боги, как наша земля зародилась
…и сообщите при этом, что прежде всего зародилось».
«…Майя, Атлантова дочерь, взошла на священное ложе к
Зевсу и вестником вечных богов разрешилась, Гермесом» [17, С. 172, 179].

Дополним сведения о происхождении Гермеса дополнительным материалом из «Гомеровых Гимнов. К Гермесу»:
«Муза! Гермеса восславим, рожденного Майей от Зевса!
Благостный вестник богов, над Аркадией многовечной
И над Килленою царствует он. Родила его Майя,
Нимфа, достойная чести великой, в любви сочетавшись
С Зевсом – Кронионом».
«Превосходным будешь посредником ты у меня меж людьми
и богами
Веры достойным моей и почтенным».
«Дело имеет Гермес и с людьми, и со всеми богами.
Пользы кому-либо мало дает, но морочит усердно
Смертных людей племена, укрываемый черной ночью» [18, С. 58, 75, 77].
«Быстроногий бог (Гермес) вмиг исполнял все
приказания, был ловок, не терялся в любом
положении, а в случае надобности умел быть и скрытным» [19, С. 78].

Как известно, атрибутами Гермеса были золотые крылатые сандалии и крылатая шляпа, что символизировало соответственно быстроту исполнения поручений и быстроту реакции. Поскольку Гермес обучал людей облекать мысли в слова и, являясь посредником между Олимпом и человеком, находился в постоянном общении с людьми, то его зачастую изображали с поднятой рукой, разъясняющего сказанное им. В мифе о Гермесе, подчеркивает Н. К. Гарбовский, «привлекают прежде всего его посредническая функция и его способность интерпретировать мысли, облекать их в слова. Однако Гермес – фигура весьма противоречивая» [9, С. 35].

Прежде чем перейти к когнитивной и культурологической интерпретации бога Гермеса как фрагмента забытой мудрости, своеобразного портрета переводчика, представленного в свернутом виде, необходимо внести ясность в упомянутую выше противоречивость фигуры Гермеса, связанную главным образом с его полифункциональностью. И в самом деле Гермес, в греческой мифологии сын Зевса, первоначально бог скотоводства и пастухов, позднее – вестник олимпийских богов, покровитель путников, купцов, бог торговли и прибыли (а значит, и ловкости, обмана, и даже воровства; [16, С. 47], проводник душ умерших, покровитель юношей в их гимнастических упражнениях, обязательных в греческом воспитании, можно сказать слишком перегружен своими функциями. Кроме того, приписанные ему качества довольно таки разноплановы, что может быть связано с возникновением образа Гермеса в совершенно иной (чужой) культуре и дальнейшим ее трансфером в греческую культуру. Действительно Гермес (Гермий, Эрмий) – догреческое божество, позднее причисленное к олимпийским богам. Постепенно Гермесу присваивались все новые функции. Менялось и его изображение. Первоначально Гермес изображался лишь как знак мужского начала. Как бога – покровителя стад его стали изображать с ягненком на плечах («добрый пастырь»). В архаическом искусстве Гермес – зрелый муж с длинной бородой; в классическую и эллинистическую эпоху он часто изображался в плаще, с покрытой (иногда крылатым шлемом) головой, с жезлом, обвитым змеями (падуцей), обутым в высокие сапожки, часто с крылышками. С V в. до н. э. Гермеса изображали юным и безбородым [20, С. 44–45]. В результате первоначальные функции бога Гермеса и его новые функции сочетаются таким образом, что при ознакомлении с ними возникает нечто подобное культурному шоку: ср. напр., проводник душ умерших и покровитель юношей в гимнастических упражнениях; или «превосходный посредник между людьми и богами, веры достойный» и в тоже время «пользы дает мало, но морочит усердно».

Поскольку речь идет о переводе, остановимся более подробно на функциях и качествах, связанных с Гермесом как вестником олимпийских богов. Вне всякого сомнения сама фигура бога Гермеса как родоначальника переводчиков является результатом концептуализации перевода в греческом античном РД. Нетрудно убедится в том, что культурный концепт «перевод» прописан здесь в координатах системы полезных оценок или культурных (ценностных) признаков, которые можно найти в приведенных выше примерах.

Как мы уже упоминали, такая попытка была уже предпринята, поэтому мы начнем с уже имеющейся версии культурологической интерпретации бога Гермеса. «В Гермесе угадываются черты современного переводчика. Многим и сегодня переводчик представляется юношей (или девушкой), независимо от возраста, который в любой момент должен быть готов выполнить любое поручение помимо своей основной функции интерпретатора изречений: заказать обед, поймать такси, разбудить утром, сопроводить в магазин, обеспечить консультацию врача, отыскать нужный адрес и т. д. Перевод устный – удел молодых. Дело здесь в огромном количестве обязанностей, выполнить которые по плечу молодым» [9, С. 36].

В дополнение к заполненному о доантичном РД терминалу фрейма «перевод» мы таким образом реконструируем в греческом античном ретроспективном дискурсе своего рода «портрет» переводчика, причем устного, в описании которого можно выделить прежде всего ценностные признаки. Например «готовность выполнить любое поручение», что в известной мере коррелирует с полифункциональностью бога Гермеса, так как «переводчик может и должен обслуживать любые специальности и все направления науки, но до известных пределов» [21, С. 17].

Кроме того, в фикциональных текстах объективно обусловленного подтипа РД мы находим такие ценностные признаки как «быстроту исполнения» (что предполагает и упоминавшийся выше активный возрастной диапазон «молодость»), «ловкость», «находчивость» и «переводческую этику» («в случае надобности умел быть и скрытным»); ср.напр., с моделью сервисной этики [22, С. 44], предполагающей умение хранить, к примеру, коммерческую тайну, а также с профессиональными обязательствами, разработанными А. Честерманом в форме клятвы Св. Иеронима, пункт 6:

«I undertake to respect the professional secrets of my clients and not to exploit clients’ information for personal gain. I promise to respect deadlines and to follow clients’ instructions. [Trustworthiness]» [23, С. 152–153].

В портрет переводчика вписываются и другие функции вестника олимпийских богов Гермеса, а именно – покровитель путников, купцов: ценностный признак «сопровождение» (ср. «рядовой устный переводчик – это переводчик-нянька, который обязан опекать своего или своих подопечных, попавших в незнакомую языковую среду … сопровождать … во всех передвижениях по городу, выяснять все возможные недоразумения… помогать делать покупки и выступать в качестве эксперта по стране… [21, С. 39]. Следующую функцию – Бог торговли и прибыли (а значит, и ловкости, обмана и даже воровства) необходимо интерпретировать в контексте международных, в данном случае торговых контактов с присущей им спецификой, где переводчик (ценностный признак опять же сопровождение) нередко играет ключевую роль в заключении прибыльной (выгодной) торговой сделки. Что касается возможных при этом обмана и даже воровства, то их можно проиллюстрировать на примере высказываний из итальянского РД «traduttore tradiore» (Ubersetzer sind Betruger) [12, С. 170], т. е. «переводчики-обманщики» (ср. «… морочит усердно смертных людей племена…»).

Полученные с помощью культурологической интерпретации фикциональных текстов объективно обусловленного подтипа РД данные мы интегрируем во фреймовую репрезентацию культурного концепта «перевод» в доантичном РД, в результате чего терминал «переводчик» в греческом античном ретроспективном дискурсе получает следующий вид:

Вполне очевидно, что терминалы фрейма «перевод» по мере спуска с вершины заполняются все более конкретными данными, эксплицируя содержание культурного концепта «перевод» в греческом античном объективно обусловленном подтипе РД. Выявление здесь ценностного признака «устный переводчик» позволяет нам дистанцироваться от утверждения о пренебрежительном отношении греков к переводу, «хотя мы и не имеем еще прямых материалов, доказывающих, что культура и литература древних греков первоначально развиваются также через переводы – практику, общую… для развития почти всех национальных литератур старых и молодых народов европейской цивилизации» [11, С. 36].

Вернемся теперь к поиску следов концептуализации и категоризации перевода в объективно обусловленном подтипе греческого античного РД, непосредственно в нефикциональных текстах. «Там, где раньше пытались расшифровать следы, оставленные людьми (в нашем случае переводчиками), теперь преобладает масса элементов, которые необходимо различить и вычленить, означить и обозначить, соотнести и сгруппировать» [8, С. 3], что мы и продолжаем делать в греческом античном ретроспективном дискурсе, используя для этого фреймовую репрезентацию культурного концепта «перевод» в доантичном РД. Несмотря на отмеченное выше отсутствие культурных параллелей, в античную эпоху все же можно констатировать наличие определенной традиции перевода на греческий язык в качестве исходных текстов памятников художественной (в античном понимании) литературы, не говоря уже о документах информационно – коммукативного, духовного и информационного характера. Разумеется, подтверждают Л. Л. Нелюбин и Г. Т. Хухуни, само существование переводов на греческий язык (т. е. ПТ) сомнений не вызывает. Не говоря уже о знаменитой Септуагинте, в работах по истории перевода можно встретить упоминание и о греческих версиях других произведений, и о текстах, которые не будучи переводами в собственном смысле слова, излагали по-гречески содержание иноязычных источников, которыми пользовались их авторы (напр., исторические труды упоминавшихся выше вавилонского жреца Бероса, египетского жреца Манефона и др.) [24, С. 41]. Разумеется, выполнялось это не без помощи различных видов языкового посредничества (пересказа, свободной обработки текста и т. д. ).

Однако, «то обстоятельство, что греческая культура не развивалась под доминирующим влиянием чужеземной культуры (ср. напр., эпоху Петровских преобразований в России XVIII в.), а также ряд факторов – особенности греческого характера, могучее развитие литературы и отсутствие равновеликих иноязычных литератур – и привели к тому, что перевод для греков играл лишь подсобную роль и как таковой оставался анонимным, что также очень показательно» [10, С. 42]. Отмеченное выше влияние особенностей культурной среды на адаптацию культурного концепта «перевод» в греческой античности распространяется и на другие его признаки, придавая им национально-культурную специфику. Так, учитывая особенности культурной среды, мы обнаруживаем ее воздействие и на признак «переводчик», проявляющееся в том, что «внешние контакты обеспечивались деятельностью переводчиков – наемников, т. е. варваров, знавших греческий язык. Также переводчики упоминаются даже в литературных памятниках, например в романе Флавия Филострата «Жизнь Аполлона Тианского» [25, С. 56]. Таким образом, переводы выполнялись «почти исключительно людьми, не бывшими греками по рождению и, что гораздо важнее, не являющимися представителями собственно греческой культурной традиции» [24, С. 41].

Отсутствие сведений о существовании двух – или многоязычных словарей, составленных греками, еще раз подтверждающее, что сами греки переводом занимались мало, можно связать с воздействием культурной среды и, тем самым, с национально – культурной спецификой культурного концепта «перевод» в греческой античности. Тем не менее, учитывая «утрату огромной части греческого литературного наследия, можно предположить, что словари все же существовали» [10, С. 42]. В греческом античном РД мы зафиксировали наличие языкового посредничества, где представлены и сам перевод, и адаптивное транскодирование, как манера исполнения перевода. Так, к примеру, «в литературных переводах греческие переводчики прибегали к переводам – адаптациям…в переводах деловых документов они стремились к максимальной, дословной точности. Это представляется исключительно интересным моментом и в теоретическом плане: сосуществование по меньшей мере двух подходов к осуществлению переводов говорит о четком понимании задач перевода» [10, С. 40].

Отмечая влияние культурной среды, а именно то, что с существенными следами деятельности переводчиков мы сталкиваемся лишь в поздний период Древней Греции, и к тому же на территориях греческих завоеваний, И. С. Алексеева приводит в качестве примера осуществленный в Александрии в 285 – 243 гг. до н.э. перевод Библии, выполненный еще в рамках старой, дохристианской традиции, т. е. с изрядной долей адаптации и пересказа [25, С. 56]. Данный пример интересен еще и тем, что опровергает расхожее мнение, изначально связывающее Библию и буквальный перевод. Применение буквального перевода как конвенциональной нормы перевода к Библии обусловлено, с одной стороны дальнейшей концептуализацией и категоризацией (субкатегоризацией) перевода, с другой – известными процессами в религиозной сфере.

На фоне реконструированного в доантичном РД культурного концепта «перевод», имеющеюся утверждение о том, что «в первый, после доистории, период рабства и феодализма по образу и подобию устного перевода с его разновидностями появляются дословный и вольный виды письменного перевода, которые возникли и могут развиваться лишь в русле письменной традиции» [11, С. 37], выглядит, по меньшей мере, странным, поскольку мы установили, что и упомянутые выше технологии перевода в отдельности, и культурный концепт «перевод» в целом мигрировали из доантичного в античный период, а затем далее. Подтверждение факта миграции мы находим в частности у А.В. Федорова, который пишет: «история перевода знакомит нас с существование двух тенденций, двух типов передачи иноязычного текста, представляющих крайнюю противоположность по отношению друг к другу. Встречаются они и в античном мире, и в средние века, и в Новое время» [26, С. 34–35]. В то же время процитированные выше авторы говорят о каких-то «зачатках собственно перевода», основанного на стремлении отразить «дух», смысл подлинника и соблюсти требования своего языка, как бы забывая о том, что дословный перевод (следование семантико-структурному строю другого языка на своем языке, т. е. следование языковой форме; имеет объективный характер: [27, С. 50] или подстановка допустим при наличии семантико-структурного параллелизма между ИЯ и ПЯ и, что отражение «духа», смысла подлинника релевантно главным образом для художественных текстов. Скорее всего, речь при этом идет о выделении перевода из языкового посредничества, что опять же произошло еще в доантичный период.

Возвращаясь к резюме исследователей истории перевода по поводу того, что «каких-либо высказываний по вопросам перевода (т. е. высказанной рефлексии переводчика) в литературно-критических трактатах древних греков мы не обнаруживаем» [10, С. 41], отметим, что это, на наш взгляд, может быть связано с воздействием культурной среды, а также с тем, что данные высказывания, возможно, просто затерялись во времени. Вместе с тем, нам представляется, что особенности адаптации культурного концепта «перевод» в греческой античности вызваны не пренебрежительным отношением античных греков к переводу, а тем, что они получили от доантичной цивилизации (крито-микенской) уже довольно развитую наивную теорию перевода и механизм формирования переводческой концепции, также как это произошло с Гермесом.

Представление культурного концепта «перевод» в греческом античном объективно обусловленном подтипе РД с помощью фреймовой организации выявляют его национально – культурную специфику, проявляющуюся при заполнении следующих терминалов фрейма «перевод».

Остальные терминалы фрейма «перевод» в греческом античном объективно обусловленном подтипе РД заполнены имплицитно. Нетрудно убедится в том, что национально-культурная специфика культурного концепта «перевод» заключается в различиях в его содержании при тождестве самого типа концепта.

1. Бондарева, Л. Н. Языковая картина мира в ретроспективном дискурсе / Л. Н. Бондарева // Пелевинские чтения – 2003: Межвуз. сб. науч.тр. Калининград: Изд-во КГУ, 2004. – С. 175-180.

2. Карасик, В. И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс / В. И. Карасик. – М.: Гнозис, 2004. – 380 с.

3. Гоциридзе, Д. З. Очерки по истории западно-европейского и русского перевода / Д. З. Гоциридзе, Г. Т. Хухуни. – Тбилиси: Изд-во Тбилис.ун-та, 1986. – 251 с.

4. Тронский, И. М. История античной литературы / И.М.Тронский // - М.: Высш. шк. 1983. – 464 с.

5. Jakobsen, E. Translation A Traditional Craft / Jakobsen E. – Copenhagen, 1958. - 143 p.

6. Богин, Г. И. Схемы действий читателя при понимании текста / Г. И. Богин. - Калинин, КГУ, 1989. – 86 с.

7. Галеева, Н. Л. Основы деятельности теории перевода / Н. Л. Галеева. – Тверь, ТГУ, 1997. – 79 с.

8. Фуко, М. Археология знания. Пер. с франц. / М. Фуко. – К.: Ника-Центр, 1996. – 208 с.

9. Гарбовский, Н. К. Теория перевода: Учебник / Н. К. Гарбовский. – М.: Изд-во Моск.ун-та, 2004. – 544 с.

10. Семенец, О. Е. История перевода: Учеб. пособие / О. Е. Семенец, А. Н. Панасьев. – К.: Изд-во при Киев. ун-те, 1989. – 296 с.

11. Копанев, П. И. Теория и практика письменного перевода. Часть 1. Перевод с нем.яз. на рус.: Учеб. пособие для ин-тов и фак. иностр. яз. / П. И. Копанев., Ф. Беер. – Мн.: Выш.шк., 1986. – 270.

12. Gruhn, W. Sprachen lernen – (k)ein Problem? / W.Gruhn. – Urania – Verlag, Leipzig, Jena, Berlin, 1984. – 181 s.

13. Боннар, А. Греческая цивилизация. Т.I. От Илиады до Парфенона. Пер. с франц. О.В.Волкова /А. Боннар. – М.: Искусство, 1992. – 269 с.

14. Как это было на самом деле? Пер. с англ. ЗАО «Изд. дом Ридерз Дайджест» // Нераскрытые тайны и удивительные повороты истории. – Плесантвиль, Нью-Йорк, Монреаль, 2003. – 319 с.

15. Секреты исчезнувших цивилизаций. Пер. с англ. ЗАО «Изд. дом Ридерз Дайджест». – Лондон, Нью-Йорк, Сидней, Монреаль, Москва, 2004. – 319 с.

16. Легенды и сказания Древней Греции и Древнего Рима / Сост. А. А. Нейхардт. – М.: Правда, 1988. – 576 с.

17. Гесиод. О происхождении богов (Теогония) / Гесиод // Эллинские поэты. Гос. изд-во худ. лит-ры. – М., 1963. – С. 169-202.

18. Гомеровы гимны. К Гермесу // Эллинские поэты. Гос. изд-во худ. лит-ры. – М., 1963. – С. 58-77.

19. Парандовский, Я. Мифология. Пер. с польск. / Я. Парандовский. – М.: Просвещение, 1971. – 271 с.

20. Мифологический словарь / М. Н. Ботвинник, Б. М. Коган и др. – 4-е изд. испр. и перераб. – М.: Просвещение, 1985. – 176 с.

21. Миньяр-Белоручев, Р. К. Как стать переводчиком? / Р. К. Миньяр-Белоручев. – М.: «Готика», 1999. – 176 с.

22. Шадрин, В. Этика перевода / В. Шадрин // Мир перевода. – 2002. - № 2(8). – С. 43-47.

23. Chesterman, A. Proposal for a Hieronymic Oath / A. Chesterman // The Translation: Studies in Intercultural Communication. The Return to Ethics, vol. 7 № 2, St. Jerome, Publishing, Manchester, UK. – p.152-153

24. Нелюбин, Л. Л. Из истории переводов / Л. Л. Нелюбин, Г. Т. Хухуни // Вопросы истории. – 1999. - № 5. – С.40-50.

25. Алексеева, И. С. Введение в Переводоведение: Учеб. пособие для студ. филол. и лингв. фак. высш. учеб. заведений / И. С. Алексеева. – СПб.: Филол. ф-т СПбГУ; М.: Изд. центр «Академия», 2004. – 352 с.

26. Федоров, А. В. Основы общей теории перевода (Лингв. очерк) / А. В. Федоров. - Изд. 3-е перераб. и доп. – М.: Высш. шк., 1968. – 396 с.

27. Нелюбин, Л. Л. Толковый переводческий словарь / Л. Л. Нелюбин. - 3-е изд., перераб. – М.: Флинта: Наука, 2003. – 320 с.