Влияние глобализации как социокультурного процесса на современное российское общество

1.3 Социокультурные аспекты процесса глобализации

Масштабные перемены в структуре современного миропорядка, которые принято называть глобализацией, не поддаются одномерной теоретической интерпретации. Концепции известных социологов, политологов и экономистов, сформулированные на начальном этапе осмысления глобальных сдвигов, носили преимущественно оценочный характер и были ориентированы на выявление предпочтительных сценариев развития. Сегодня подобного рода конструирование перестало удовлетворять исследователей. Не отвечает потребности в постижении динамики происходящих процессов и описание явлений в ретроспективистских терминах с приставкой «пост», акцентирующих окончание определенного этапа эволюции общества (постмодерн, посткоммунизм и т. п.).

Меняется сама исследовательская парадигма, и это понятно. Во-первых, формы проявления глобальных процессов становятся все более амбивалентными, что существенно затрудняет их толкование. Об этом свидетельствуют, например, полярные оценки потенциала «антиглобалистского» движения. Во-вторых (и это не менее важно), вырос интерес к факторам развития, их осмыслению с точки зрения синтеза теоретических выводов с установками публичной политики [39, c. 143].

При разработке моделей устойчивого развития и роста благосостояния все еще делается упор на оптимизацию производства – путь, по которому шли и продолжают идти западные страны. Роль интегратора глобализирующегося мира по-прежнему отводится рыночным институтам.

С расширением пространства демократии в центре исследовательского внимания оказался вопрос о том, почему в одних странах демократия «работает», а в других – «пробуксовывает». Трансформация экономических и политических институтов в странах Центральной и Восточной Европы и успехи рыночной экономики в ряде государств азиатско-тихоокеанского региона стимулировали дискуссию о соотношении процессов становления рыночной экономики и институтов политической демократии. Не так давно Э. Гидденс высказал мысль о том, что политическая демократия есть «одно из проявлений всепронизывающего принципа культуры» [29, c. 51].

Споры о культурной обусловленности институциональных перемен, о культурных истоках демократии продолжаются и сейчас. Противники «культурного подхода» полагают, что экономических и институциональных факторов вполне достаточно, чтобы осмыслить динамику развития демократий. Так, по заключению Л. И. Бутенко, имеющиеся в распоряжении исследователей данные не позволяют говорить не только о несовместимости каких-либо культур с демократией, но и о заметном воздействии культуры на устойчивость демократических институтов [22, c. 7].

Правда, большинство «нон-культуралистов» из числа экономистов и ученых-практиков не столь категоричны. Концентрируя внимание на географических, климатических, ресурсных и политико-институциональных факторах развития, они тем не менее признают, что комплекс культурных особенностей играет свою роль в определении параметров экономического роста. Наличие у рыночного капитализма культурной мотивации не отрицает даже такой ярый либерал-рыночник, как председатель Федеральной резервной системы США А. Гринспэн, не устающий утверждать, что капиталистические ценности – плоть от плоти человеческой природы.

В свою очередь, «культуралисты» исходят из того, что именно различия культурного характера и объясняют расхождения в экономическом и политическом опыте на национальном и субнациональном уровнях. Позиция этой группы исследователей сводится к следующему: развитие как таковое должно трактоваться в качестве одного из аспектов становления культуры, его формы определяются в конечном счете общими социокультурными ценностями, а содержание во многом зависит от культурного выбора.

Оба описанных выше подхода, на наш взгляд, страдают известной односторонностью. Более правомерным было бы исходить из взаимообусловленности культуры и развития, из социокультурной динамики как неотъемлемой составляющей пространственно-временной парадигмы трансформации современного мира. Действительно, ведь сегодня речь идет не только о масштабных трансграничных процессах, определяющих направление эволюции, но и о «системе универсальных характеристик реальности», о рамках анализа перемен. Согласно емкому определению Дж. Томлисона, пространственно-временная динамика процессов глобализации в их социальном измерении выглядит следующим образом: «Те, кто может себе это позволить, живут исключительно во времени. Те, кто не может, обитают в пространстве. Для первых пространство не имеет значения. При этом вторые изо всех сил борются за то, чтобы сделать его значимым» [85, c. 154].

В какой степени эти процессы составляют сущностную черту информационного общества и претендующей на всеохватность модели современности? Каковы параметры влияния культурных факторов на движение социума от традиционализма к модернизации, на корреляцию модернизационных сдвигов с процессами глобализации? Является ли становление единого социокультурного пространства и «глобальной культуры» имманентной характеристикой нынешнего миропорядка, или последний складывается из множества наднациональных, национальных, этнических, религиозных, социально-групповых и индивидуальных идентичностей, взаимодействие которых порождает качественно новый социальный опыт?

При попытке ответить на эти вопросы мы сталкиваемся с двумя сложными проблемами. Первая из них – непроработанность терминологической базы, затрудняющая вербализацию тенденций развития. Отсюда усложненный язык, множество иноязычных заимствований, описательные формулировки. Прежде чем сосредоточиться на предмете исследования, необходимо четко определить сами понятийные категории.

К элементам «глобальной культуры» относят как единые модели потребления, так и ориентацию на институты демократии и рынка, присущие национальным культурам ведущих акторов глобализации. Но можно ли говорить о повсеместном утверждении общих этических принципов и ценностных ориентиров? Ведь речь идет о фундаментальных «скрепах» социокультурного сообщества любого уровня значимости. Размежевание между центром и периферией, в т. ч. и внутри самих западных обществ, не позволяет однозначно ответить на этот вопрос [83, c. 13].

Между тем от ответа на него во многом зависят практика социальной самоорганизации и формы институционализации того глобального гражданского общества, которое, по мнению сторонников «социально ответственной» глобализации, способно обеспечить управляемость нового мира. Выявление культурной мотивации социальных изменений оказывается эффективным средством анализа интенсивных трансграничных процессов, характерных для наступившей эпохи. Ведь социальные и культурные потоки не замыкаются в рамках национальных государств (или иных устойчивых политических общностей). Они отражают постоянно меняющуюся социальную реальность и реагируют на эти изменения, оказывая прямое влияние на институциональный дизайн современных обществ, объективирующий индивидуальное поведение путем трансляции культурных предпочтений на уровень институтов. Современные государства выполняют и ряд других важных социальных функций – в сфере образования, здравоохранения, культуры, социальной помощи и др. «Уход» государства с позиции «главного игрока» в системе общественного регулирования создает угрозу для выполнения и этих функций.

Одной из центральных проблем при оценке результатов и последствий глобализации является вопрос о будущем наций-государств. Существуют разные точки зрения на их судьбу. Наиболее крайняя из них – полное отмирание государства. Сторонники такого подхода (Э. Тоффлер [86, 87] и др.) указывают на многочисленные факты, свидетельствующие о том, что в новых условиях суверенитет государств уже серьезно подорван, а дальнейшее развитие процессов глобализации грозит и вовсе обесценить их роль в современном мире. Действительно, примеров, подтверждающих такой вывод, много.

Глобализация систем связи ослабила контроль государства над потоком информации, привела к изменению форы власти, которые были возможны, когда такой контроль был беспредельным. Теперь национальные СМИ не могут быть единственным судьей и носителем идеологически отфильтрованных новостей. Правительства утрачивают монополию на «объяснение» событий. Мир оказался без информационных границ. Но нельзя забывать, что «мир завтра зависит от того, что нам покажут сегодня» [86, c. 652].

Другие составляющие этого процесса – все большее доминирование в мировом масштабе английского языка, глобализация пищевой модели (широкое распространение по миру ресторанов Макдоналдс со стандартным набором блюд и напитков), массовый туризм, унификация музыкальной культуры, культурная экспансия Голливуда (три четверти фильмов, показываемых в мире с видеокассет или в кинотеатрах, – американские), – становясь товаром, приобретают общемировую значимость. В результате, в сознании людей причудливым образом переплетаются пласты различных культур. А это приводит к тому, что государства в общемировом культурном потоке играют весьма ограниченную роль. Границами культурного обмена становятся рубежи электронного и геофизического пространства, а центрами культуры – не столицы государств, а точки, откуда передается и где принимается культурная информация.

Государства все чаще и чаще уже не способны обеспечивать своим гражданам элементарные условия существования: пенсионное обслуживание, занятость, нормальное жилье, возможность получения образования, безопасность граждан и т. п. В настоящее время лишь очень небольшое число стран в состоянии более или менее справляться со своими обязанностями, но и они уже бессильны контролировать движение денег, миграционные потоки, противостоять насилию, устранять бюджетный дефицит, выплачивать свои долги. Между тем, люди, привыкшие к определяющей роли государства в их жизни, требуют от него исправного исполнения своих функций, которые оно не в состоянии исполнять. В результате усиливаются внутриполитические столкновения, растут напряженность и нестабильность, а это лишь еще больше ослабляет государство [87, c. 91].

Не отрицая этих и множества других подобных фактов, большинство исследователей считают, однако, что хоронить государство-нацию преждевременно. Расширение экономических связей отдельных стран и регионов, формирование региональной и мировой экономики не отменяют важности и приоритетности государственного единства. Экономические связи, например, между США и Канадой или Германией и Нидерландами настолько тесны, что соседствующие территории этих государств имеют даже общие системы жизнеобеспечения. Однако канадцы отнюдь не стремятся стать 51-м штатом США, а голландцы – превратить свою территорию в одну из земель ФРГ.

По мере нарастания процессов глобализации люди начинают восставать против утраты своего неповторимого лица и суверенитета. Повсеместно наблюдается всплеск этнического самосознания, а это ведет к росту напряженности, почти повсеместно процессы глобализации сопровождаются ростом конфликтности. Ответной реакций на усиление глобализации и кризис национального государства являются попытки правительств встать в глухую оборону, изолироваться от мира идеологическими, экономическими, таможенными барьерами и тем самым подтвердить свой суверенитет. Национальные государства, доказавшие свою незаменимость в XX в., ревниво охраняют свои прерогативы. Это особенно верно в отношении наиболее сильных и богатых, которые заботливо берегут благополучие своих граждан. Происходит это даже в тех странах, которые сами открывают себя для глобализации.

В этом отношении показательны взаимоотношения Англии и Европейского сообщества. С одной стороны, Англия все больше отдает себя под юрисдикцию ЕС, с другой, откликаясь на общественное мнение, всячески старается сберечь свою суверенную автономность (сохранение национальной валюты, жесткие иммиграционные законы и т. п.). Проведенный недавно в Дании референдум также показал откровенное нежелание датчан распрощаться со своей национальной валютой. Практически то же самое происходит в нашей стране; поиск инвестиций за рубежом непременно сочетается с сентенциями о распродаже России, причем и то, и другое исходит нередко из одного и того же кабинета [80, c. 62].

Таким образом, глобализация не только ставит под вопрос роль и значение государства-нации, но подрывает основы институтов гражданского общества в странах, выступающих главными субъектами данного процесса.

Поскольку в глобальном обществе основные решения принимаются узким кругом лиц, определяющим не только тактику и стратегию развития экономической сферы, но и выбор вектора исторического развития конкретной общественно-политической системы, то все институты демократии оказываются излишними. Политические партии, общественные организации, выборы в органы власти превращаются в декорум, которым прикрывается система реальных властных отношений, построенная на авторитарных, а зачастую и диктаторских принципах. Говоря другими словами, глобализация реанимирует тоталитаризм, перечеркивает все завоевания буржуазной демократии и, прежде всего, принцип приоритетности прав личности перед правами общества и государства. Как совершенно справедливо пишет В. Межуев глобализация «противоречит одновременно и демократическим, и социальным, и национальным ценностям, будучи явлением, направленным на разрушение того консенсуса, который был установлен в XIX в. между различными социальными силами, в первую очередь между трудом и капиталом. Это консенсус исторически был связан с феноменом нации-государства. Взрывая нацию-государство, освобождая мировую элиту из-под контроля со стороны населения, глобализация отпускает на волю многочисленных социальных демонов, не все из которых пока еще нашли свое воплощение в тех или иных политических движениях. Каждый из этих демонов является порождением какого-то скрытого желания, подавленного и вытесненного из общественного сознания специфическими механизмами Нового времени, сумевшими предотвратить их «войну», о которой говорил еще Макс Вебер» [57, c. 110].

Полноценное существование человека в современных условиях возможно лишь в системе определенной культуры, ценностно-нормативной среде, «атмосфере» определенной ментальности. Глобализация же разрушает эти системы тонких механизмов общественной жизни, обесценивая, обедняя жизненную среду человека.

Глобализация резко понижает уровень нравственного развития общества. Глобальное общество, как оно вырисовывается сегодня, есть общество торжествующего прагматизма, апологетики профессионализма и способности побеждать в бесконечной гонке как высших добродетелей.

Глобализация абсолютно равнодушна к тому, насколько равномерно идет процесс ускорения экономического и социального развития, о чем можно судить по тому факту, что целые государства и социальные слои из процесса глобализации выпали и вряд ли когда-либо станут его активными субъектами.

Однако, противоречивый, двойственный характер глобализации наиболее отчетливо проявляется при рассмотрении ее в системе культурологических координат.

С одной стороны глобализация явно способствует ускорению процесса «социодииамики культуры» (А. Моль [61]). Под ее воздействием резко возрастают темпы производства, распространения и потребления культурных ценностей. Время цикла обращения культуры резко сокращается, что приводит к увеличению объема информации, получаемой индивидом, к расширению его кругозора, повышению интеллектуального уровня.

Благодаря новым информационным технологиям человек глобального общества получил возможность познакомится с целой совокупностью артефактов, которые были недоступны людям индустриального и постиндустриального общества в силу отсутствия у значительной их части возможности совершать экскурсионные поездки в различные страны, путешествовать по миру, пользоваться услугами, предоставляемыми знаменитыми хранилищами культурных ценностей, где сосредоточена значительная часть мирового культурного наследия. Виртуальные музеи, виртуальные библиотеки, виртуальные картинные галереи, виртуальные концертные залы, существующие в «мировой информационной паутине» дают возможность познакомится со всем тем, что было создано гением того или иного художника, архитектора, композитора, независимо от того, где находятся те или иные шедевры: в Петербурге, Лондоне, Брюсселе или Вашингтоне. Для миллионов стали доступны хранилища крупнейших библиотек мира, в том числе библиотек Конгресса США, Британского музея, Российской государственной библиотеки и многих других библиотек, фондами которых на протяжении столетий пользовался узкий круг лиц, занимающихся законотворчеством, преподавательской и научно-исследовательской деятельностью.

Глобализация узаконила существование некоего культурного стандарта, в соответствии с которым человек информационного общества должен владеть несколькими иностранными языками, уметь пользоваться персональным компьютером, осуществлять процесс коммуникации с представителями иных культурных миров, понимать тенденции развития современного искусства, литературы, философии, науки т. д. [54, c. 43].

Глобализация усилила интенсивность культурных обменов, резко расширила круг тех, кто совершает бесконечный процесс перехода из одного культурного мира в другой. По сути, она сделала прозрачными границы для талантов, практически сняла ограничения на перемещение из страны в страну выдающихся исполнителей, дирижеров, художников, режиссеров, многие из которых ныне проводят за рубежом значительно больше времени, чем у себя на родине. Результаты творчества гениев в условиях глобализации перестают быть достоянием той или иной нации, а становятся достоянием всего человечества. Сегодня никого уже не удивляет, если на сцене Большого или Мариинского театра осуществляется постановка спектакля французским или американским балетмейстером, если на Красной площади поют величайшие теноры мира, а Д. Хворостовский исполняет сольные партии в спектаклях «Ла Скала» или «Метрополитен опера», если С. С. Аверинцев читает лекции в Цюрихе, а Ю. Хабермас в Москве и т. д. Не будет преувеличением утверждать, что глобализация способствует культурной универсализации сходной по своим характеристикам с универсализации античного времени, когда Зенон и Архимед, Протагор и Софокл, Гомер и Пракситель воспринимались не как эллины, а тем более граждане Афин, Микен или Спарты, а носители ценностей, значимых в границах ойкумены – всего цивилизованного мира.

Глобализация создает предпосылки для выхода культуры за пределы общинно-племенных и локально-территориальных образований. Благодаря новым информационным технологиям идеи, символы, знания и умения, накопленные тем или иным этносом и т. д., получают широкое распространение в других культурных мирах, способствуя формированию у представителей иных наций и народов более точного представления о том, что собой представляет та или иная культура, какое место она занимает среди множества национальных и этнических культур.

В то же время, нет никакого сомнения в том, что глобализация способствует стремительному углублению культурного неравенства между странами и народами.

Глобализация углубила различие и в темпах культурного развития стран, принадлежащих к кругу лидеров и кругу аутсайдеров. Если ранее, их показатели, предположим, уровня человеческого потенциала, постепенно сближались, что рождало определенный оптимизм у тех, кто принадлежал к «третьему миру», то теперь надежда на то, что страны-аутсайдеры в обозримой исторической перспективе смогут сблизиться со странами-лидерами практически угасла. Расхождение в темпах их культурного развития становится с каждым годом все явственнее, порождая практически неразрешимые противоречия, провоцируя рост национализма, шовинизма и ксенофобии, создавая предпосылки для возникновения радикального экстремизма, в основе которого, как показывает практика, зачастую лежит чувство оскорбленного национального достоинства, представление о былом величии и ведущей роли в культурном развитии, утраченной в результате культурной экспансии, осуществляемой длительное время странами, принадлежащими к другой цивилизационной системе.

Глобализация реанимировала принцип европоцентризма, несостоятельность которого была вскрыта еще Гердером и другим мыслителями европейского Просвещения, показавшими, что те, кто опирается на него в своей исследовательской деятельности, по сути, становятся апологетами западной цивилизации, утрачивают способность к объективному восприятию и взвешенной оценки сложных процессов, разворачивающихся в духовной сфере жизни западного общества. Восстановив его статус, как императива теоретического мышления и практического действия глобализация превратила европоцентризм в идеологическое обоснование правомочности претензий «атлантической цивилизации» на лидирующее положение в мире, на осуществление культурной экспансии и насильственного изменение «кодов культур» других народов, которые, по мнению идеологов глобализации, пока «живут вне истории» [60, c. 101].

Глобализация поставила человека, лишившегося представления о своей идентичности перед необходимостью создания новых идентичностей, в том числе и таких, которые обретаются при вхождении в состав религиозных сект, криминальных сообществ и т. д.

Таким образом, глобализация представляет собой социокультурный процесс, который наряду с позитивными моментами порождает и целый ряд негативныхявлений, которые бросаются в глаза тем, кто рассматривает ее как предмет научного анализа. К их числу относится то, что, во-первых, технический прогресс привел к изменению коммуникационных возможностей человека и общества в пространстве и времени. Медленно, в течение тысячелетий шел процесс коммуникационного сжатия мира, превращения его в «мировую деревню», где все составляют единое общество. Этому способствовал целый ряд фундаментальных открытий и достижений. В итоге произошло пространственно-временное сжатие мира, которое «уменьшило» не только физические, но и социальные дистанции, поставило людей многих слоев и классов на планете в относительно одинаковые условия существования. Ускоренное формирование системы глобальных социальных отношений как основы становящегося глобального общества стало возможным в силу «разгосударствления» международных отношений. Глобализация вызвала рост международных межправительственных организаций. К другим видам факторов, которые оказывают растущее влияние на процессы глобализации социальной жизни, относят мигрантов, зарубежных туристов, уникальных специалистов и профессионалов высокого класса (юристы, журналисты, инженеры, архитекторы, ученые, музыканты, спортсмены, частные предприниматели, дипломаты, агенты сетевой торговли, студенты и т. д.), которые склонны придерживаться космополитических взглядов и образа жизни.