Набоков-переводчик / Набоков-писатель: специфика взаимодействия

Осьмухина О. Ю.

Мордовский государственный университет им. Н. П. Огарёва (г. Саранск)

Художественное наследие В. В. Набокова является по-своему уникальным: его разрыв с родиной и языком был мучителен – его стилистические достижения как «писателя американского» во многом связаны с преодолением персонально значимых потерь, и несмотря на виртуозное владение английским языком, на котором были созданы его романы в 1940–70-х гг., он и 1960-е, и в 1970-е гг. продолжал писать по-русски. Ранее же, на протяжении двадцати лет, Набоков (Сирин) являлся и одним из крупнейших представителей эмигрантского сообщества «первой волны». Еще Н. Берберова высказала мысль об уникальности, «всемирности» набоковского таланта: «Набоков – единственный из русских авторов <…>, принадлежащий всему западному миру (или – миру вообще), а не России только. Принадлежности к одной определенной национальности или к одному определенному языку для таких, как он, в сущности, не играет большой роли: уже лет семьдесят тому назад началось совершенно новое положение в культурном мире. <…> Язык для Кафки, Джойса, Ионеско, Беккета, Хорхе Борхеса и Набокова перестал быть тем, чем он был в узконациональном смысле восемьдесят и сто лет тому назад. И языковые эффекты, и национальная психология в наше время, как для авторов, так и для читателей, не поддержанные ничем другим, перестали быть необходимостью» [Берберова 1997: 189]. Н. Берберова была абсолютно права в оценке «всемирной отзывчивости» Набокова-художника, который в языковом и культурном отношении был необычайно «всеяден».

Прежде всего, достаточно вспомнить, что свой творческий путь он начал не только как поэт, но и как переводчик, опубликовав в 1922 г. собственные переводы, во-первых, стихов Р. Брука, одного из поэтов-георгианцев, размышления о смерти и любви которого, оказались созвучны набоковскому поэтическому творчеству начала 1920-х гг. Примечательно, что в своих переводах английского поэта Набоков, хотя и несколько романтизирует его творчество, но при этом остается абсолютно точен в передаче типа рифмовки и размеров стихотворений-оригиналов.

Во-вторых, в 1922 г. В. Набоков переводит «Алису в стране чудес» Л. Кэрролла («Аня в стране чудес») и «Кола Брюньон» Р. Роллана («Николка Персик»). Повесть Р. Роллана все-таки представляла в переводе Набокова лишь русифицированный оригинал, поскольку при передаче ритмической прозы и воссоздании исторической атмосферы, историко-культурного контекста переводчик не вполне последовательно передает, например, имена главных героев: Кола Брюньон становится Николкой Персиком, Этьен Луазо – Ефимом Пташкиным, Мартен Фротье – Мартыном Теркиным и т. д. Работа же над переводом кэрролловского текста, привела к иным результатам. В «Алисе в стране чудес» В. Набоков представил не просто «подстрочники» с практически абсолютным сохранением авторского стиля. Он адаптировал для русского читателя многие иноязычные реалии и имена, в результате чего набоковский перевод обретает статус самоценного художественного текста.

Оговоримся, что набоковский переводческий опыт восходит к традиции дореволюционных переводов, точнее, переложений с сокращениями, буквализмами и русификацией. Однако, если П. Соловьева, А. Рождественская или М. Чехов, переводя, к примеру, «Алису в стране чудес», переносили кэрролловские сказочные реалии на русскую почву, заменяя его пародии парафразами русских стихов, то Набоков осуществил последовательную русификацию, меняя историко-культурный контекст, успешно воспроизводя на русском языке логические шутки, сдвиги в значениях, каламбуры, абсурдные слова, пародийные стихотворения Л. Кэрролла.

Приведем несколько примеров. Так, кэрроловское «How doth the little crocodile / Improve his shining tail, // And pour the waters of the Nile / On every golden scale! //» [Carroll, эл. рес.], по справедливому наблюдению М. Маликовой [Набков 1999: 774], есть не что иное как пародия дидактического стихотворения И. уоттса «Against Idleness and Mischief» (в русском переводе «Противу Праздности и Шалости», 1715): «How doth the little busy / Bee Improve each shining Hour, // And gather Honey all the day From every opening Flower!. . //» [Watts, эл. рес.]. В. В. Набоков переводит кэрроловский пассаж следующим образом: «Крокодилушка не знает / Ни заботы, ни труда. // Золотит его чешуйки / Быстротечная вода. // Милых рыбок ждет он в гости, / На брюшке средь камышей: / Лапки врозь, дугою хвостик, / И улыбка до ушей… //» [Набоков 1999: 368]. Очевидно, что прозаик заменяет пародию Кэрролла на нравоучительное стихотворение И. уоттса перифразом отрывка из поэмы А. С. Пушкина «Цыганы» («Птичка божия не знает / Ни заботы, ни труда»). В другом случае Л. Кэрролл обращается уже к стихотворению И. уоттса «Лентяй», вновь избирая его объектом пародии в эпизоде, когда Грифон просит Алису прочесть дидактическое стихотворение: «This the voice of the Lobster: I heard him declare, / – You have baked me too brown, I must sugar my hair. As a duck with its eyelids, so he with his nose Trims his belt and his buttons, and turns out his toes. // When the sands are all dry, he is gay as a lark, / And will talk in contemptuous tones of the Shark, / But, when the tide rises and sharks are around, / His voice has a timid and tremulous sound //» [Carroll, эл. рес.]. В. Набоков вновь заменяет пародию Кэрролла перифразом, но уже пушкинской «Песни о вещем Олеге» («Как ныне, сбирается вещий Олег…»): «Как дыня, вздувается вещий Омар. / “Меня, – говорит он, – ты бросила в жар; / Ты кудри мои вырываешь и ешь! // Осыплю я перцем багровую плешь”. // Омар! Ты порою смеешься, как еж, / Акулу акулькой с презреньем зовешь; / Когда же и вправду завидишь акул, / Ложишься ничком под коралловый стул //» [Набоков 1999: 419]. Помимо пушкинских перифразов, В. В. Набоков при переводе кэрроловского текста пародирует лермонтовские тексты («Спи, младенец мой прекрасный…», «Бородино»), а также «Чижика-пыжика»: «Рыжик, рыжик, где ты был? / На полянке дождик пил? // Выпил каплю, выпил две / Стало сыро в голове! //» [Набоков 1999: 399]. Ср. у Л. Кэрролла: «Twinkle, twinkle, little bat! / How I wonder what you’re at! // Up above the world you fly, / Like a tea-tray in the sky. //Twinkle, twinkle //» [Carroll, эл. рес.]. Как кэрроловские строки пародируют хорошо известную в Англии «Звезду» Д. Тейлор, так и В. Набоков избирает в качестве объекта пародии не менее популярного «Чижика-пыжика». Но при этом, в отличие от своих предшественников, Набоков не создает «нелепой англизированной России» [Эткинд 1963: 347], напротив, его пародии, во-первых, весьма органично передают смысл английского текста-оригинала, а во-вторых, сохраняют кэрролловский юмор, теперь, однако, именно благодаря аллюзиям к источникам отечественным, вполне понятным русскоязычному читателю.

Как справедливо отметила Н. Демурова, работа В. В. Набокова над «Алисой в стране чудес» выявила «изначально существовавшую потенциальную соприродность двух авторов» [Демурова 1992: 27], проявившуюся в склонности к словесной игре. Но не только. Переводы, на наш взгляд, помогли будущему выдающемуся прозаику выработать собственный повествовательный стиль (и на русском, и на английском языке), строящийся не просто на лингвистической игре, но и литературных аллюзиях, интертекстуальных связях с обширным русским и европейским культурным контекстом.

Кроме того, в свете интересующей нас проблематики необходимо упомянуть и об автопереводах. В. В. Набоков активно переводил собственные романы на английский, французский и немецкий языки (например, «Защиту Лужина», «Камеру обскура», «Отчаяние»), демонстрируя писательское двуязычие, а в 1940 г. после переезда в США практически отказался от родного языка. Переход Набокова к новой художественной парадигме был весьма проблематичным как раз в языковом отношении, поскольку органичное существование в условиях «чужой» культуры возможно лишь при условии «лингвистической эмиграции». В. В. Набоков, отчетливо осознававший это, писал: «Совершенно владея с младенчества и английским и французским перешел бы для нужд сочинительства с русского на иностранный язык без труда, будь я, скажем, Джозеф Конрад, который до того как начал писать по-английски, никакого следа в родной (польской) литературе не оставил, а на избранном языке (английском) искусно пользовался готовыми формулами. Когда, в 1940 г., я решил перейти на английский язык, беда моя заключалась в том, что перед тем, в течение пятнадцати с лишним лет, я писал по-русски и за эти годы наложил собственный отпечаток на свое орудие, на своего посредника. Переходя на другой язык, я отказался <…> не от языка Аввакума, Пушкина, Толстого <…>, а от индивидуального, кровного наречия. Долголетняя привычка выражаться по-своему не позволяла довольствоваться на новоизбранном языке трафаретами,– и чудовищные трудности предстоящего перевоплощения, и ужас расставания с живым, ручным существом ввергли меня в состояние, о котором нет надобности распространяться; скажу только, что ни один стоящий на определенном уровне писатель не испытывал его до меня» [Набоков 1997: 94-95]. Однако писатель, подобно персонажу своего первого англоязычного романа «Истинная жизнь Себастьяна Найта», преодолел лингвистический «барьер» и превратился в мэтра американской прозы Nabokova, создавшего собственный стиль, искусно соединившего классический и экспериментальный опыт русской и европейской культурных традиций, «убедительное доказательство» чему – внушительный список его англоязычных произведений.

Именно на английском языке Набоковым были созданы его романы 1940–70-х гг.: «Истинная жизнь Себастьяна Найта» (1940), «Под знаком незаконнорожденных» (1947), «Лолита» (1955), «Пнин» (1957), «Бледное пламя» (1962), «Ада» (1969), «Прозрачные вещи» (1972), «Смотри на арлекинов!» (1974), набросок романа «Подлинник Лауры» (1977). Его произведения, написанные на английском языке, демонстрируют аналогичную русским текстам предельную виртуозность владения словом, блестящее стилистическое мастерство, что позволяет считать писателя классиком не только русской, но и американской литературы. Достижению «языкового равенства» В. В. Набоковым во многом способствовала его плодотворная переводческая практика с английского на русский язык – от «подстрочного» перевода «Евгения Онегина» (1964), перевода, снабженного собственно набоковскими комментариями «Героя нашего времени» (1958) до автопереводов («Другие берега», 1954; «Лолита», 1967).

При этом, однако, каждый из англоязычных текстов В. В. Набокова не прочитывается вне русского литературного и культурного контекста, английский язык писателя практически во всех романах «просвечивает» русским. К примеру, в «Истинной жизни Себастьяна Найта» в последнем предсмертном письме героя отдельные слова и выражения дублируются, брат-биограф Себастьяна приводит транслитерацию их русского звучания: I shall be stuck – [zasstrianoo], I am fed up – [osskomina], snake-skins – [vypolziny], because – [eeboh], night-lodgings – [notchleg], it had been destined – [prednaznachalos], I bore you – [dokoochayou]. Очевидно, что русская речь Себастьяна характеризуется богатством и выразительностью стиля: экспрессивные выражения («застряну», «оскомина») соседствуют с выражениями более «возвышенными» («ибо», «докучать», «предназначалось»). Кстати, история поиска любимой женщины Себастьяна, загадочной мадам Лесерф (Le cerf, фр. – олень – прочитывается как аллюзия на А. Оленину, в свое время отвергнувшую А. С. Пушкина), завершается лингвистическим казусом: таинственная француженка оказывается русской красавицей Ниной Речной (аллюзивно отсылающей сразу к нескольким героиням русской литературы: к чеховской Нине Заречной, княгине Нине из «Бала» Баратынского, Нине Воронской из «Евгения Онегина»), а раскрыть этот «секрет» брату-биографу помогает «случайно» оброненная им русскоязычная фраза.

Сложная мультиязыковая стихия, связанная с обязательным включением русскоязычных элементов, скрытых или явных отсылок к русской словесности пронизывает и роман «Ада». К примеру, вторая глава первой части произведения полностью посвящена своеобразным вариациям на тему театральных воплощений «Евгения Онегина». Перечисляемые в тексте спектакли – «Евгений и Лара», «Ленора Ворона», «Онегин и Ольга» – связаны с «дрянной однодневкой, американской пьесой, основанной неким претенциозным писакой на знаменитом русском романе» [Nabokov 1969: 10].

В отличие от подавляющего большинства прозаиков русской эмиграции, В. В. Набоков относительно мало интересовался «идеями» и «идеологиями», но тяготел к разработке изощренной литературной техники, на что обратил внимание еще В. Ходасевич в ныне хрестоматийной статье, где главным действующим лицом набоковских романов он называл «выставленные напоказ» литературные приемы, которые «строят мир произведения» [Ходасевич 1997: 247]. Подобная концентрация на форме провоцировала определенное неприятие Набокова (Сирина) собратьями по перу, которые, в традициях русской классики XIX в., сосредотачивали свое внимание именно на человеке. В. В. Набоков же балансировал на стыке между традицией и художественным экспериментаторством и создал в конечном итоге специфическую поэтику, основополагающими чертами которой являются тотальная рефлективность, пародийность, мотивы двойничества и зеркальности, игра на автобиографизме, использование приема авторской маски. Переводческий опыт прозаика, несомненно, способствовал выработке у него своего собственного повествовательного стиля, отмеченного приемами языковой игры, аллюзивностью, сплетением реминисценций, парафраз, ассоциативных параллелей из произведений русских и западных писателей.

Берберова Н. Из книги «Курсив мой: Автобиография» // В. В. Набоков: pro et contra / Сост. Б. Аверина, М. Маликовой, А. Долинина. – СПб.: РХГИ, 1997. – С. 184–193.

Демурова Н. Алиса на других берегах // Кэрролл Л. Приключения Алисы в Стране чудес; Набоков В. Аня в Стране чудес. – М.: Радуга, 1992. – С. 3–29.

Набоков В. В. Аня в стране Чудес // Набоков В. В. Русский период. Собрание сочинений в 5 томах / Сост. Н. Артеменко-Толстой. – СПб.: Симпозиум, 1999. – Т. 1. – С. 358–433.

Набоков В. В. Предисловие к автобиографии «Другие берега» // В. В. Набоков: pro et contra / Сост. Б. Аверина, М. Маликовой, А. Долинина. – СПб.: РХГИ, 1997. – С. 94–95.

Ходасевич Вл. О Сирине // В. В. Набоков: pro et contra / Сост. Б. Аверина, М. Маликовой, А. Долинина. – СПб.: РХГИ, 1997.– С. 244–250.

Эткинд Е. Поэзия и перевод. – Л.: Сов. писатель, 1963. – 430 с.

Carroll L. Alice’s adventures in Wonderland. – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http: //lib. ru/CARROLL/alice. txt Nabokov V. V. Ada or Ardor: A Family chronicle. – N. Y.; Toronto, 1969. – 540 p.

Watts I. Against Idleness and Mischief. – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http: //www. poemhunter. com/poem/against-idleness-and-mischief/

Осьмухина О. Ю. Набоков-переводчик / Набоков-писатель: специфика взаимодействия // Перевод в меняющемся мире: Материалы Международной научно-практической конференции. – М.: Издательский центр «Азбуковник», 2015. – С. 67-71.